Нечаянные откровения - стр. 4
А сегодня из эпитета этого – незыблемая – как-то повыветрился яд сарказма, поскольку та культура-то, которая была, никуда не делась. И кличка к птицам почему-то не захотела приклеиваться – никакие не дуры, эти сороки. Да и деревья продолжают краснеть совсем по другой причине.
5.05
Случались в истории нашей моменты поразительные.
Михаил Лермонтов был убит на дуэли совсем молодым, когда гений его находился в самом расцвете. И нам теперь никогда не узнать, какого богатства лишилась наша культура с его гибелью.
Фортуна подарила нам и случай противоположный.
Шестнадцатилетний боец красноармейского отряда Михаил Шолохов вместе с другими попал в плен к махновцам. Пленников ожидал расстрел. Снизойдя к юным летам подростка, батька пожалел его, помиловал, оставил жить. И тут уж нам совершенно ясно, что бы мы потеряли, не случись этого. Можно себе представить на минуту… а что если бы у батьки тогда было плохое настроение?
13.05
Очередная экранизация: «Тихий Дон» Урсуляка. Посмотрев одну-другую серию, хотел уж было остановиться – нельзя сказать, что удачен выбор исполнителей главных ролей. Но какая сочная фактура и местами снято очень сильно. Речь казацкая, с детства мне знакомая, воссоздана бережно, очень похоже – огрехов мало. Что до остального…
Шолохов писал правду о жизни казацкой, которую он хорошо знал (эту правду в своё время довольно близко воссоздал Герасимов). Хорошо знал обычаи, нравы казаков и казачек и показал их без примеси позднейших так называемых исследований, на которых – неизбежно! – ложится отсвет новейших времён. И вот черты этих самых новейших времён пытаются наложить на ушедшее торопливые создатели новых сериалов: подмешивают некие «достижения» – уже современной – психологии. И всё это вроде убедительно – с помощью современной техники и замечательной игры актёров…
Хочется возразить киношникам: ребята, вы же – другие, нельзя бесцеремонно вносить свои понятия в отношения людей столетней давности – да ещё малоизвестного вам сословия. И никакое это не «новое прочтение» – это просто насилие.
Не поленился заглянуть в книгу, полистал.
Всё в романе: и широкие картины жизни, и язык – живой, цветастый, пахучий поток, временами порожистый, неровный, порой даже не совсем управляемый (что вполне понятно: писал-то это человек молодой, ещё не обретший как следует власти над своим роскошным даром) – но какая же это ядрёная проза, какая мощь – до несдержанности – чуть ли не в каждом эпизоде! И перед несокрушимой мощью этого потока – какими слабыми, бледными, немощными выглядят, например, все эти «петербурги», «живаги» и подобные им химерические сочинения…