Размер шрифта
-
+

Небо под зеленым абажуром - стр. 5

Он вышел в прохладный вечер и маршевым шагом направил свои стопы в сторону набережной. В голове крутились последние фразы его романа: «Всего один шаг... Темная пасть реки. Перламутр отблесков огней. Холодно...»

– Туфта! Графомань голимая! – выругался Коновалов и почувствовал неприятный холод в ногах. Лева замер посреди пустынной набережной и посмотрел вниз. Вместо ботинок на ступнях были любимые тапки!

Он задумчиво пошевелил пальцами ног и решил, что как-то неправильно прощаться с бренной жизнью без ботинок. Да и носки у него не первой свежести, с дыркой на пятке. Со свежестью, впрочем, проблема решится быстро, а вот с дыркой... Выловят его тело из мутных вод реки, а у него конфуз такой. Что люди подумают? Людку опять же жалко. Она, само собой, порадуется, что наконец-то избавилась от неудачника-мужа, но похороны в наше время дело накладное, а денег у нее нет.

Лева в некотором роде предусмотрел этот щекотливый момент и оставил прощальное письмо, где четко обозначил свою волю: после кончины его скромно проводить, никаких поминок не устраивать, торжественных речей не говорить, выпить водки и развеять его прах в деревне Перелипкино, откуда родом его предки. Однако надеяться на супругу нельзя. Людка упряма как ослица и человек мещанской ментальности. Все бы ей сделать как у людей. Похоронит ведь, зараза, в строгом костюме и галстуке, поминки устроит с помпой, памятник на могилке поставит гранитный, созовет бомонд. Вальку, актрису из детского музыкального театра, которая Бабу-ягу играет, причем без грима, подружку свою любимую. И Парамонову, художницу с Арбата. Алкашку-карикатуристку авангардной наружности. Коновалова аж передернуло от мысли, что за персонажи будут рыдать над его бренным телом. И памятники нынче дорогие. В долги влезет или, того хуже, кредит возьмет. Пахать придется вдвое больше, а у нее спина больная и ноги отекают. Здоровье надорвет, не дай бог, сляжет. И будет проклинать его до самой своей смерти. Мало ему проблем на этом свете. Изгрызла, зараза, вечными придирками. Никакого покоя и на том свете не будет. Желание покончить с собой таяло, как бархат растворяющегося в ночи вечера, но покаянная грусть в душе еще плескалась.

Людку можно понять, но разве он виноват, что планида у него такая, писать в стол. Все его высокохудожественные старания никто не ценит. Никто не покупает его прозу с глубоким философским смыслом. Неформат. Сначала Лева держался, то слепых издателей ругал, то глупых читателей, но в последнее время все чаще накатывала меланхолия. Понял он, что причины неудач в нем самом. Графоман он и жалкий неудачник. Пару попыток суицида Лева уже предпринял, правда, безуспешных. Как только он падал в реку, включался автоматом инстинкт самосохранения, воскресали знания, полученные в школьной секции плавания. Лева сам не понимал, как оказывался на берегу. Последняя попытка и вовсе закончилась неприятно. Коновалов даже прыгнуть не успел, только готовился стартануть в последний путь, вскарабкавшись на чугунные перила набережной, как подъехала «Скорая психиатрическая помощь». Людка, зараза, вызвала. Месяц Лев Борисович провел в отделении для душевнобольных, словно он псих! А он не сумасшедший! Просто устал бороться за место под солнцем и не желает быть обузой. Устал...

Страница 5