Небо над океаном - стр. 7
Я перестала смотреть в его сторону. Достала из рюкзака учебники, приготовилась к уроку. Доску… Доску нужно вытереть.
Встала со своего места, сделала всего шаг, перецепилась через чью-то ногу и с грохотом приземлилась на пол. Руки вперед, волосы назад. Раздался дружный смех. Очки где-то на полу, все плыло перед глазами. Пыталась нащупать очки рукой, но слышу хруст. Хруст стекол моих очков под чьим-то тяжелым ботинком. Наступили… Да, со зрением у меня проблемы, а вот со слухом отлично. Слышала то, что иногда даже слышать не нужно. Как же уроки? Как дойти домой без очков? Если только кто-нибудь через дорогу за руку переведет, как какую-нибудь пожилую бабульку.
За спиной услышала его голос:
— Были очки и не стало очков.
Это его голос, голос Джексона. Я уже его ненавидела. Как папа ненавидел американцев, так я ненавидела этого самовлюбленного в косухе.
А потом раздался заливистый хохот. Кажется, смеялись все, кто был в классе. Моя соседка по парте, казалось, тоже смеялась. Нет, я не видела. Я с трудом поднялась с пола, побежала, куда глаза глядят, в прямом смысле этого слова. Стукнулась о косяк двери, поняла, что двигаюсь в нужном направлении, и пулей вылетела из класса.
Ужасная школа, ужасный класс. Но именно по этому жуткому, оглушающему смеху стало все понятно. Меня не приняли. Добро пожаловать в новую школу, Женя-изгой!
4. Глава 3
Когда мне исполнилось двенадцать мои бывшие одноклассники называли меня девочка с плеером. У меня был такой старенький мр3-плеер, который бабуля купила где-то на барахолке, потому что знала, о чем я мечтала на Новый год. Я мечтала о музыке. Именно на этом плеере слушала Рахманова, Рубенштейна, Баха. Еще бабушка дарила мне нотные тетради, чтобы я училась нотной грамоте. Она качала своей седой головой, вместе с этим качались в ее ушах рубиновые серьги и говорила: «Моя милая девочка, все твои старания обязательно пригодятся тебе в дальнейшей жизни».
Когда отец увидел мои исписанные нотные тетради, мое фанатичное стремление к музыке – приволок старое, расстроенное пианино. Полностью черное, но с бело-черными клавишами. Я прыгала почти до потолка, когда узнала, что буду заниматься. Посылала отцу, бабуле воздушные поцелуи и говорила: «Только музыка в моем сердце».
Сейчас в моем сердце была боль. Боль, которую я никогда не испытывала, даже когда расстроенное пианино уже никак нельзя было настроить, оставалось только выкинуть его на свалку. Тогда это были мои первые слезы полного отчаянья. Сейчас я испытывала похожие чувства.
Я знала, где находится женский туалет. Если выйти из класса, повернуть направо и бежать до конца коридора – уткнусь в белую дверь. Я думала, что именно в комнате с запахом хлорки я смогла бы дать волю слезам.