Небо № 7 - стр. 27

Мы семенили обратно в русла переулков, про себя рассуждая, как совместить реализацию, которую просит ретивое сердце, и деньги, столь нужные, чтобы твой талант не начал хиреть от невостребованности. Ведь востребованность – это тоже результат вложений. Как бы прискорбно это ни звучало.

А дальше началась моя новая жизнь. Я столько раз обнулялась, что порядком привыкла к смене декораций. Мама часто спала до полудня, встречая рассвет за очередным текстовым файлом, поэтому Фима по утрам скребся ко мне в комнату и поднимал ни свет ни заря. Дальше я сталкивалась с Эмилем на кухне. Он хлопотал, убирая бардак, оставленный мамой. Варил в турке кофе, добавляя туда кардамон, дольку апельсина и еще что-то неведомое. Мы тащили жребий, кому выгуливать собаку. Но никак не могли подружиться.

Я не понимала, как после моего отца, минуя столько ухажеров, полных жизненного опыта и житейских благ, можно было остановиться на хамоватом мальчугане с несоразмерными своему нутру амбициями. Он был младше моей матери ровно настолько же, насколько она – юнее моего отца.

Их столкнула жизнь на дне рождения общего друга в «Метелице», единственном модном в те годы заведении на Новом Арбате. Признаться честно, интеллигенты туда захаживали редко. Место слыло бандитским, куртизаночным, со всех сторон злачным. Но поскольку в те годы слои общества перемешались как ром, лед, лайм, сахар и минеральная вода с газом в стакане, то иногда дни рождения друзей собирали под прокуренным потолком самые разные осколки советской интеллигенции. Там, отбившись в крохотное стадо от громоздких золотых цепей и ярких пиджаков, за краем стола ютились мои родители. Отец тогда готовил новую пьесу немецкого драматурга, а моя мама искала подработку как переводчик и лингвист. Они вмиг вспомнили, как передавали друг другу запрещенную литературу, перепечатанную на промасленных листах. Она дала согласие помочь с редактурой и переводом пьесы. Встречались они в Ленинской библиотеке и заодно обедали в полуподвальной столовой, где недорого можно было испробовать яства вроде осетрины горячего копчения и воздушного «Птичьего молока».

Я часто рассматривала старые фотографии, которые мама переместила ко мне в комнату, чтобы лишний раз не травмировать и без того ревнивого Эмиля.

Не прошло и нескольких недель, как нагрянул день рождения Эмиля. Ему исполнялось двадцать восемь. И мне очень хотелось схохмить, что мой любовник (пусть и мимолетный) был старше его. Но каждый раз закусывала язык. Напряжение сошло на нет, мама была уверена, что я ночевала у Друга из Бронкса и не сознаю́сь в этом, чтобы ее позлить.