Небо № 7 - стр. 17

Дождь набирал мощь, нанося сотни тысяч единовременных ударов, повторяя эту природную дробь многократно. Ресницы пили грозу.

– Я хочу, чтобы ты подошел ближе.

– Зачем? Сама не можешь? Я свой выбор сделал, пустив тебя в машину. Теперь ты сделай свой.

Макс улыбался. Казалось, он видит меня насквозь. У него таких, как я, целый вагон, наверное, был. Да и есть.

– Стесняюсь!

– Первая правда, которую ты мне сказала! – Он снова перекрикивал стихию.

– Хватит на сегодня психоанализа, доктор Фрейд!

– Правда хочешь, чтобы я приблизился? Только смотри, я не остановлюсь! – Он максимально понизил голос, чтобы это звучало угрозой. Хоть таковой и не являлось.

– Значит, мы с тобой будем на одинаковых скоростях.

Он взял меня за руку и притянул к себе. В один прыжок обезоружив. Поцелуй имел вкус дождя и спадающей ночной жары. Остывшего в морозильнике шампанского, белого вина лохматого года (и как оно не протухает?), и медовика, случайно купленного на заправке, и осетрины, сильно сдобренной наршарабом из армянской забегаловки.

Мы касались двадцатью пальцами четырех рук наших тел. Мы дотрагивались губами губ. Сплетали между собой четыре руки на двоих. И сливались в чем-то одном. Чему не хотелось давать названия.

Переползали в дом мы медленно. И вроде бы все шло по классическому сценарию с несколькими остановками на лестнице, совместным падением на кровать, сбрасыванием одежды. И когда все должно было перерасти в физическую близость, он резко остановился, практически вдавив мои закинутые за голову руки в подушку, так что едва ли я могла совершить хоть какое-то телодвижение.

– Открой глаза!

– Зачем?

– Не хочу потакать твоему воображению. Ты вообще с кем занимаешься сексом, со мной?

Это был мой первый мужчина старше двадцати трех. Сказать правду – это был мой первый мужчина, не парень, не мальчишка, возомнивший себя альфа-самцом, не метросексуал с поэтичными взглядами на жизнь. Именно мужчина. До этого я пробовала встречаться с творческими сверстниками, нелепо, осторожно, оставляя за собой полуприкрытую дверь, чтобы ретироваться. Пока они влюблялись, я лишь принюхивалась. Стоило мне открыться для чувств, они уставали ждать от меня решений. На берегу я не умела договариваться и была слишком теплолюбива, чтобы, зажмурившись, нырять с борта в пучину амурных вод. Конечно, мне предстояло об кого-то удариться, пораниться, чтобы повзрослеть. Но я как могла оттягивала этот момент, ограничиваясь приятным времяпрепровождением и неловким сексом, где каждый изображал из себя отличного от себя, но не открывался.