(Не)влюбляйся! - стр. 30
– Что именно?
Гаранин далеко не дурак. Он понял мой вопрос. Взгляд хитрый. Голубые глаза все-таки кажутся синими, глубокими.
– Можно просто Соня, – сдаюсь.
Говорю тихо и глазами брожу по его шее. Только сейчас замечаю золотую цепочку, которая поблескивает.
– Ну, или София, – чуть наглею и снова взглядом встречаюсь с его, – прости меня за то поведение. Я повела себя ужасно. Как…сука. Прости.
Отхожу от него на безопасное расстояние. Близость и правда удушающая. Будто горло сдавливают тугими веревками, а ты смотришь на него, слова произнести не можешь и по-тихому варишься в этом наслаждении. Уму непостижимо, как противоречиво и запретно.
Быстро смываюсь от Димы из коридора в ванную. Мою руки, перевожу дыхание.
Смотрю на свое отражение и не узнаю себя. Немного шальная, словно та крошечная доза алкоголя все еще бродит в моем кровотоке.
– Ты тоже меня извини, – слышу его слова.
Дверь не заперта, осталась тоненькая щель. Гаранин стоит за стенкой, прислонился, смотрит в потолок. И проверять не надо, это так.
Сердце чувствует его близость и работает с утроенной силой. Хочется успокоить обезумевшую мышцу, снизить скорость.
– А тебя за что?
– Что тоже некрасиво себя повел, что не сдержался, что увез тебя сейчас от Бисарова… – замолкает.
Мы замолкаем.
Удары сердца эхом разносятся по ванной комнате. Я не выхожу, не получается. Ступни к плитке приклеились клеем.
– Ты выполнял свою работу, – безэмоционально отвечаю.
И почему-то от этих слов обидно стало. Сама сказала, самой и паршиво.
Резко открываю дверь, цепляю маску радушия и гостеприимства.
– Чай? Кофе? – спрашиваю, шумно сглатываю слюну, но широко улыбаюсь.
– Чай. Крепкий. И три ложки сахара. Но сначала рубашка.
Дмитрий пальцами цепляет мелкие пуговки у воротника и медленно начинает их расстегивать. Как завороженная наблюдаю за простыми действиями. Господи, да что в этом такого? Рубашка как рубашка, пуговицы как пуговицы. Мужские руки как руки.
На тыльной стороне кожа смуглая, вены выделяются и хочется провести пальцами по всем изгибам.
Я словно переместилась под кондиционер, который работает на огненный плюс. Кожа обваривается и покрывается ощутимыми ожогами. Щеки вспыхивают. То ли от стыда, то ли от возбуждения.
Что вообще может быть прекрасней шикарного мужского тела и белой рубашки, которую он, сняв, передает мне?
А тело у Гаранина и вправду шикарное.
– Соня? – окликает. Вцепляюсь в ни в чем не повинную ткань. В глаза смотреть ему боюсь. Он все поймет, все-все. Что представляла, что чувствовала.
– Да. Сейчас запущу. Сорок градусов нормально? – зачем-то спрашиваю.