Не верь ему - стр. 3
– Я чувствую, что тебе о многом нужно рассказать. Не противься. Станет легче.
На моей памяти, если мужчина садился так близко, то он тут же лез лапать мои интимности или как минимум обниматься. А вот так целомудренно, по-отцовски, меня давно уже никто не трогал. Вообще не припомню, когда я была свидетельницей такого нетребовательного радушия. Наверное, именно это меня подкупило, и я сдержанно признала в ответ:
– Да, знаете… У вас чутьё. Я во многом виновата перед богом.
– Бог всегда готов слушать и прощать своих детей.
– Поверьте, он вряд ли будет рад моим аморальным речам. Я хоть и журналистка, но приукрашивать не умею.
– Постараюсь донести до него твой рассказ в максимально корректной форме, – он произнёс это хладнокровно и даже чуточку строго, но его глаза улыбнулись мне. – Так что не тревожься, он тебя поймёт. А если не поймёт, то это будет всецело моя вина. Как тебя зовут?
– Анжелика. Лика.
– Анжелика… – повторил он. – Ангельская. Прекрасное имя.
– Но ничего общего не имеет с моим внутренним содержанием.
Отодвинув край рукава, он взглянул на часы:
– До следующей мессы ещё целых два часа. Давай продолжим в исповедальне?
Пожав плечами, я согласилась. В конце концов, почему бы и нет? Никогда не участвовала в исповедях, да ещё и католических. К тому же, это ясно как дважды два: если загорелый голубоглазый брюнет с фигурой полубога (чьи достоинства не в силах скрыть даже ряса в пол) куда-либо вас зовёт – не отказывайте. Какая разница, куда. Пускай даже в церковь – хватайте шанс. Потом разберётесь.
Глава 2. Фабрика дельных советов
– Эээ, а мне обязательно залезать в эту будку? У меня вообще-то клаустрофобия. Может, я просто на скамеечке посижу?
Отец Тимофей покосился на меня с зарождающимся подозрением:
– Дочь моя, ты ранее никогда не исповедовалась?
– Нет. Вы будете у меня первым.
– Если станет неуютно, – он терпеливо пропустил мой подкол, – то ты в любую секунду сможешь прервать нашу беседу и уйти. Дело в том, что дееспособных прихожан церковью принято исповедовать именно здесь. Исключения возможны только для тяжелобольного или инвалида.
Всем своим видом он дал мне понять, что ни первым, ни вторым меня не считает. Хоть на этом спасибо.
Вздохнув, я зашла в тесную каморку, уселась на хлипкий стульчик и постучалась в разделяющую нас деревянную решётку:
– Вы уже там?
– Да, дочь моя.
– Тогда я начну?
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Ну, держитесь там, все трое! Сейчас у вас ушки-то как свернутся в трубочку от моей биографии! Вернее даже вчетвером держитесь, если приплюсовать отца Тимофея.