Не уходи! - стр. 16
Александр Михайлович, наблюдая за борьбой между желанием девочки и сомнениями её матери, осторожно дотронулся до руки Ксении, лежавшей у неё на колене.
— Ксения Юрьевна, это всего лишь представление, да к тому же детское! Никаких ненормальных мотоциклистов здесь нет...
Пока их компания с удовольствием поедала огромную традиционную итальянскую лепёшку, приготовленную пиццайоло[7], Мечников осторожно начал расспрос. Грязная сумочка Ксении и свежие царапины у Эли навели его на мысль, что эти двое недавно попали в какую-то передрягу. Он умел задавать вопросы, вот и в этот раз сделал это настолько непринужденно и виртуозно, что Ксения, сама не заметив, выложила всё о неадекватном мотоциклисте.
Мечников не просто умел слушать — он читал между строк. В какой-то степени повествование об инциденте его удивило. До этой минуты он считал, что бывшая пассия Махрова живёт в своё удовольствие, находясь под постоянной охраной. Но, как оказалось, Богдан не позаботился о безопасности бывшей невесты. По мнению Александра Михайловича, так быстро забыть о той, с кем до недавнего времени делил постель, было низко. Богач не мог не знать, что завистников и врагов у него тьма-тьмущая, и если они не вредят непосредственно ему, то это совсем не значит, что не захотят отыграться на брошенной любовнице.
Увы!
«Всё-таки подлая натура у Махрова!» — в очередной раз решил для себя Александр Михайлович, однако, помня о непереносимости Ксенией замечаний в адрес начальника и несостоявшегося жениха, промолчал. Да и какой смысл разговаривать об этом с той, кого бросили? Давить на больное место?
— Опасаться чего-то сейчас, здесь, в торговом центре, не стоит. Оглянитесь…
Ксения нервно повела плечами и выполнила то, что он сказал.
«Чёрт! Да она на пределе, словно тетива у лука на старте! Нужно быть осторожным в словах», — решил Мечников и продолжил уже приглушенно, невольно заставляя этим Ксюшу прислушиваться:
— Вокруг столько людей, что, в принципе, ничего не может случиться.
Ксюша немигающим взглядом смотрела прямо в его глаза цвета зрелого каштана. Вглядываясь в «зеркало души», пыталась понять, насколько он откровенен в словах сочувствия, не таятся ли в них насмешка либо упрёк. Но нет! Лицо Мечникова было спокойно, без намека на лицемерие.
Нервно вздохнув, она повернулась к дочери.
— Ладно, Эля, иди!
Девочка быстро вскочила на ноги, но мать, чуть повысив голос, остановила её:
— Подожди! Садись, пожалуйста, недалеко — так, чтобы я видела тебя. Хорошо?
— Хорошо, мамочка! — с готовностью откликнулась Эля, не вникая в суть просьбы. Её взгляд так и остался приклеенным к идущему на сцене представлению.