Не только музыка к словам… Мемуары под гитару - стр. 65
Меня окружали другие мальчишки, не такие, как в компании Давлатова, и они были моими друзьями. Правда, и они были старше меня, но не намного. На год, на два.
Самый талантливый – Курицын. В свои пятнадцать лет он так владел карандашом, что его наброски напоминали Серова, Репина, старую, чистяковскую школу рисунка. Но в средней школе он, как и положено, сверх одаренному художнику, был двоечником. По-моему школу он так и не кончил. Никуда не поступил. Говорили – спился. Судьба тысяч талантов.
Веселый, похожий на зайца Саня Никольский. Этот пробился! Выучился. Примерно одинаковой со мною одаренности или отсутствием таковой, равнялся со мною Володя Любящев. Рисовали – то мы одинаково плохо. Но он был одержим! Пер и пер с крестьянским упорством. И окончил училище, и стал художником… Однако, счастья это ему не принесло. Хотя, что такое счастье? Разве заниматься любимым делом не счастье?
Но самый интересный – Толя Милютин. Сутуловатый, с огромным, будто из овчины, кудрявым чубом, завесившим правый глаз. Настоящим городской мальчишка: храбрый, веселый, остроумный и задиристый. Настоящим мальчишкой из подворотни! Такой питерский Гаврош! Во всем: в манере ходить, держать руки в карманах, плеваться – Лиговка. Хотя жил он на Пушкинской. Вообще-то, рядом. Тем более , что Ли говка это не только Лиговский проспект , это район и даже социальное понятие. Он пел! Память у него была сказочная! Вот тогда –то и настал для меня период «Юнги Биля», «Девушки из маленькой таверны», «Пирата Гарри»… Он пел весь утесовский репертуар, который надо сказать, в пятидесятые-шестидесятые, был известен не во всей полноте. К этому времени Утесов стал академичен и благообразен. А начинался он с блатных песен, с одесского кичмана, откуда бежали два уркана… с «Ой, лимоны, вы мои, лимончики…» и «Гоп со смыком»…
Все это Толя Милютин «исполнял». Мы выходили из «художки», и я провожал его до Пушкинской, потом он меня до Московского вокзала. На нашей ржевской окраине моя бабушка, высовывалась в форточку и ждала меня часами, роняя с четвертого этажа очки в сугроб у дома. Мама пила валерьянку. Но я не мог прекратить эти провожания. Синдром дудочника из Гаммеля! Толя был артистичен. Он пел-декламировал! Время от времени останавливался и бил чечетку. Удивительное время! Прохожие останавливались и даже аплодировали. Не думаю, что сегодня возможны такие прогулки.
Дома я засыпал, едва дотронувшись щекой подушки, и во сне мне слышался стук каблуков, выбивающих степ. Меня будила «Пионерская зорька». Мои свестники, собранные в многосотенные детские хоры, пели песни профессиональных композиторов, рекомендованных Наркомпросом и разрешенных Горлитом. Были среди них попадались и замечательные, скажем, «Школьный вальс», но основную массу того, что «висело на ушах» составляли такие опусы из октябрятско – пионерской официальной действительности, что ни мелодии, ни слов запомнить невозможно. Эта музыка воспринималась как шум воды в унитазе. И пока я бежал в школу, то в голове у меня вместо формул проигрывались строчки, которые я слышал вечером от Толи Милютина. Естественно, на ближайшей перемене, или – вдруг такое счастье – училка заболеет – я становился героем момента. Я становился Толей Милютиным! Я пел и плясал для всего класса.