Не только музыка к словам… Мемуары под гитару - стр. 62
Живописью переполнялась даже уборная! Она же – курилка. Там в умывальниках клокотала горячая вода. Там отмывали кисти, естественно, вытирая их о стены. Но не просто так, а весьма искусно и затейливо. Стены представляли собою род стенгазеты. Здесь красовались шаржи почти на всех преподавателей, стихи и лозунги.
Под эмалированной табличкой «Окурки в писсуары не бросать!» белело, сделанное от руки, пояснение: «Их потом трудно раскуривать!». Тут же красовалась целая поэма. Помню первую строфу: «Упал еще один софит! Не первый раненый лежит!» Но никаких матюгов и никакой похабщины.
Каждую осень стены сияли свежей краской, но уже к новому году они бывали изрисованы и исписаны от пола до потолка.
В первый день меня поразила талантливо исполненный, как теперь говорят, «ремикс» картины Ге «Петр 1 допрашивает царевича Алексея». Здесь панно называлось «Директор вставляет фитиля Китайской живописи!» Я опознал в героях картины директора школы и завуча, в чьем кабинете только что получил школьный билет учащегося художественной школы, дающий право бесплатного посещения художественных музеев. Мало того, что меня потрясло мастерство, изображения, портретное сходство, я ужаснулся бездне святотатства! Карикатура на директора! На завуча школы! В обычной школе это немыслимо. Здесь же, хотя авторов стенной живописи высчитали мгновенно, никого не наказали и не отчислили. В классах прошли занятия на тему «шарж и карикатура».
И много лет спустя, милейший и добрейший Василий Сергеевич Гусев, вспоминая «панно», улыбался, помаргивал уже совсем по-стариковски, когда то жгучими черными глазками, говорил:
– Помню, помню…конечно. Но ведь оскорбительного – ничего. А в остальном – талантливо. Смешно! Вот так вот! А Китайская живопись – совершенно не обидная кличка. Вот так вот! Китайская акварель – божественна! Вся прозрачная, вся течет! Я служил в Китае. Китайская живопись – потрясающа! Вот так вот!
Он был удивительный педагог. Во-первых, и в самых главных, добрый. Во-вторых, брал в учение всех.
– Было бы вот здесь и здесь! – и он показывал левой рукой на лоб и на сердце, – Вот так вот! А рисовать можно выучиться!
Разумеется, у меня ничего не получилось. Поскольку между глазом и рукой примерно такая же связь, как между слухом и голосом. Есть такая форма отсутствия музыкального слуха, когда человек все слышит и помнит, а воспроизвести не может. Нечто подобное было у меня в изобразительном искусстве. Я все видел, все понимал, а воспроизвести, как хотелось, не мог…
Правда, десятка полтора лет назад, когда я случайно встретил Василия Сергеевича, в электричке, (он все еще преподавал в вечерней детской художественной школе в Колпино, и неустанно ездил туда со своей Пушкинской улицы), он все так же лучезарно улыбался, но, чтобы лучше меня слышать, развязал тесемочки ушанки, и все похлопывал мою руку своей левой ладошкой: