Не пойман – не тень - стр. 26
Он молчал. Секунду – две. Потом медленно кивнул.
– Хорошо. Я передам вам формализованную версию проекта. Сегодня до вечера. Подпишете – и начнём работу. Думаю, вам будет интересно.
– Спасибо, – ответила она сдержанно, без улыбки. Повернулась, как будто собираясь уйти, но профессор вдруг сделал шаг ближе, загородив путь.
– Лукина… – произнёс он тихо, почти ласково, и сделал ещё один шаг, сокращая расстояние. – Неужели вы правда думаете, что я не вижу, насколько вы… исключительны?
Алёна чуть нахмурилась, взгляд её остался неподвижным, но тело инстинктивно напряглось.
– Сергей Андреевич, – произнесла она медленно, с нажимом на каждое слово. – Прошу вас не переходить границы. Мы обсуждали работу.
– Иногда границы созданы для того, чтобы их пересекать, – сказал он, всё ещё не повышая голоса. Рядом никого не было – коридор был пуст в этом конце, лишь гул далёких голосов и шагов отражался от мраморных стен.
Воронин сделал последний шаг, подался вперёд, почти прижав её к стене. Его рука на мгновение коснулась её локтя, а затем – с неожиданной резкостью – скользнула вниз, явно переходя границу дозволенного. Он потянулся к её бёдрам, почти касаясь промежности. Она не дёрнулась, не отвела глаза, только взгляд стал резче, лицо – каменным. И в следующее мгновение его щёку обожгло.
Пощёчина была чёткой, звонкой, без истерики. Удар не был сильным, но эффект – безупречным. Он замер. И не от боли – от самого факта.
Алёна стояла перед ним с высоко поднятым подбородком, дышала ровно. Ни страха, ни стыда, ни смущения.
– Ещё одно движение – и вы пожалеете, – сказала она тихо, но жёстко. – У нас в университете до сих пор есть этика. Даже если некоторые забывают об этом.
Он почувствовал, как жар резко прилил к щекам, как в горле застряла неприятная горечь – не от боли, а от унижения, от внезапного осознания своей беспомощности перед человеком, которого он считал своей подчинённой. Воронин привык думать, что держит всех на безопасной дистанции, управляет каждым движением окружающих – и потому удар Алёны воспринимался не просто как физическое прикосновение, а как символическое разрушение выстроенного им порядка. Впервые за долгое время Сергей ощутил, как под ногами словно качнулась земля, как сработала тревожная сигнализация где-то глубоко внутри, предупреждая: то, что он считал незыблемым, начинает разрушаться.
Она развернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Профессор остался стоять у стены, с прищуренными глазами, будто пытаясь осознать, что именно сейчас произошло. Рука осталась в воздухе, затем медленно опустилась.