Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде - стр. 34

Еще двое суток пути. Вязьма тоже оказалась тронута литовской дланью, но здесь хотя бы многие дома уцелели. Вечерело. Андрей с Глебом были посланы в дозор, остальные пока остались на опушке бора. Парни вернулись вскоре галопом, нещадно охлестывая плетьми впалые бока лошадей.

– Ну, что?

– Большой рати там нету, пустой городок. Ворота нараспашку, никакой охраны не видно. Люда на улицах нет, только в некоторых домах печи топятся. Вот!

– Стало быть, можем все въезжать? – нетерпеливо перебил племянника Иван.

– Погодь!

Андрей припал к сулее с водой и сделал несколько жадных глотков. Утер губы грязным рукавом тегиля.

– Второй дом по главной улице… ратные там на постой встали!

– Чьи?

– Бог их ведает. Кони свежие, сбруя добрая. С десяток будет…

– Свежие? Архип, как мыслишь: новые кони нам не помешают?

– Думаешь, литвины?

– Кто ж еще? Одна змея проползла, никак не насытится. Онопря, баешь, сам про Можайск на княжем дворе слышал?

– Про него парни, что от Миндовга возвернулись, толковали.

– Макарка, а где отсюда Можайск, ведаешь?

Проводник уверенно показал на запад.

– Далеко?

– На свежих лошадях суток двое ходу. Это если одвуконь идти.

Иван задумался. Успевший хорошо изучить его характер, Архип спросил:

– Думаешь путь поменять?

– Думаю, литвины полоном, скотом уже себя изрядно огрузили. Скоком не пойдут. Нас не намного опередили. Повестить бы можайцам, чтоб в осаду округу забивали.

– А как же Симеон Иванович?

– Делиться нам надо, Архип, отсюда и врозь. Я на Можайск, ты в Торжок. Кониками вот чуть погодя разживемся, и разбежимся! Согласен?

В словах Ивана был заложен такой глубокий смысл, что Архип кивнул не размышляя. Лишь попросил отправить с ним всех оставшихся дружинников боярина Андрея.

Стемнело полностью. Приготовив оружие, москвичи направились к городским воротам. Саженях в ста спешились, оставили коноводом Славу. Иван хорошо запомнил свою оплошность при поимке Романца на берегах Рузы. Тогда жеребцы и кобылы совсем некстати начали перекликаться, повестив предателя о засаде. Здесь им нужно было меньшим числом вырезать десяток спящих. Ранний сполох мог также испортить все дело.

У дверей никто не охранял, затянутое бычьим пузырем окошко темно молчало.

– Вояки, мать их…! – зло прошептал Иван. – Как у себя дома ночуют! А ну, раздеться всем до исподнего, чтоб белая одежда видна была! Тогда свой своего не порежет. В руки мечи и ножи! Готовы? Макарка, запаляй факел! С богом!

Тяжелым ударом ноги рослый Глеб распахнул дверь. Толпою кинулись внутрь, спотыкаясь, нашаривая лежащие на скамьях и соломе тела и начав резать их на ощупь, не дожидаясь света. Криков не было, и это было особенно страшно. Когда же по стенам заплясали отсветы прыгающего пламени, когда Макарий с перекошенным от ярости ртом и длинным узким засапожником в руке словно явил собою символ справедливости всех порубанных, распятых и обездоленных смолян, у очнувшихся и еще живых литвинов не хватило ни духу, ни времени взяться за оружие. Спустя минуты лишь хрипы умирающих и тяжелое дыхание победителей раздавались под низким потолком.