Не говори маме - стр. 5
Когда я захожу в пустой салон, начинается дождь. Я сажусь возле окна и протираю на запотевшем стекле кружок размером с ладонь. Автобус трогается, и тащится по лужам, и тащит меня в себе. На следующей остановке ко мне присоединяются мальчик с собакой и женщина в черном дождевике. Она садится напротив и стряхивает капли с зонта. Брызги летят мне на джинсы, но ни я, ни она не придаем этому значения.
– Дождь, – говорит она. – Слава богу. Хорошо-то как, дочка!
Хорошо-то как, мама.
Когда мне сказали, я не поверила. И сказали-то странно – между прочим, я даже не подумала о маме, моей тихой, застенчивой маме: «У вас дома что, есть нечего?» После гибели папы мы и правда стали жить хуже, однако у нас была своя, не съемная, квартира, мама нашла работу: она уходила утром и возвращалась вечером – замерзшая, но веселая, всегда веселая, и я не беспокоилась – все хорошо. Деньги вот-вот появятся. Еда у нас была, честно: макароны, картошка, сосиски. И овощи тоже. Вот поэтому я и не поверила – может, перепутали? Мало ли похожих людей? Я давно уже не ходила в торговые центры и на фуд-корты. В «Парк Хаус Братеево» меня привел Юрик, сын наших соседей по лестничной клетке, – румяный ботан с безуспешно пробивающимися усишками. Почему-то ему было очень важно раскрыть мне глаза: то ли надеялся на свидание, где я буду плакать, а он – держать меня за руку и похлопывать по спине, то ли правда верил, что таким образом нам помогает.
– Там она, видишь? Всегда в это время приходит.
Я видела и понимала про время: обед.
Мама сидела за пустым столиком. Поникшая, маленькая, она, казалось, не замечала ничего вокруг и смотрела только на свои обветренные руки. Мне захотелось подойти, взять ее за плечи и увести, но я ничего не сделала, как когда-то не помешала Марту поиздеваться над беременной девушкой. Вместо этого я попыталась уйти сама – дернулась, давая Юрику понять, что не увидела ничего особенного, и тут стайка школьников, расправившись с картошкой и бургерами, сорвалась с места. Мама встала и быстро, не поднимая головы, пересела за освободившийся столик. Она разворошила кучу коробок, достала из одной огрызок булки, из второй – недоеденный наггетс и поспешно, жадно, голодно затолкала все это в рот. Я отвернулась, чтобы не видеть плохо скрытого блаженства на ее лице, чтобы вообще не видеть ее лица и этого красного платья с кружевными рукавами под дутой жилеткой.
Наконец она встала. Огляделась затравленно, но нас не увидела, хоть и посмотрела почти в упор. Мы спустились на траволаторе: она впереди, я – неумелым преследователем – сзади; на подземной парковке она свернула за угол, и я не посмела догонять. Так и осталась смотреть в стену возле утыканной окурками урны, не понимая, что мы здесь делаем – я и тем более она, жена спасателя МЧС, моя мама, которая всегда была дома и ждала нас – меня и папу – с песочным печеньем, как дела, тебе звездочку или сердечко? Я не буду, мам, уже убегаю, мы с Мартом договорились… А ужин? В кафе поедим, давай, пока!