(Не) чужие объятия - стр. 3
Бабушкин автобус должен был въехать в город на Неве только послезавтра, так что нам еще развлекаться и развлекаться, одна проблема – дожди, которые, судя по прогнозу, зарядили на ближайшую неделю.
А еще в той самой кипе книг на столе…
Попробовать поспать что ли?
Завтра же по работе надо, прихватив подмышку Сашку, посетить одно весьма занятное местечко под названием питерский Минюст, знатное такое зданьице, выходящее главным фасадом на Исаакиевский собор. Темно-коричневое из-за облицовывавших его плит финского гранита, точно монолитное, тяжелое не только внешне, но и своей судьбинушкой, это бывшее здание Германского посольства, которое петербуржцы до Первой мировой именовали постаментом для медных коней и медных же брутальных юношей, располагавшихся на его крыше, петербуржцы Первой мировой, громившие его три дня – просто ненавидели, а нынешнее поколение, часто и не знающее о том, что под носом у них маленький кусочек Великой Германии, на него обращало внимания приблизительно ноль.
В общем-то и я ведь не очень местная. Так что знания мои о городе тоже не столь глубоки и обширны, как хотелось бы. Я родом из небольшого города в Ленинградской области под названием Тихвин. Когда-то он находился на пересечении крупных торговых путей, а будь он ближе к морю, может стал бы Питеру старшим братом, ведь история его намного древнее истории Северной Столицы. Но мир все же устроен по-другому, и Тихвин остался небольшим уютным городком, давно уже покинутым моим семейством, причем настолько давно, что мои детские воспоминания о нем почти вымылись из памяти, осталось только тепло красного абажура на маленькой кухне и балкон с видом на большой каштан.
Мой отец был военным, и мы много где побывали, но в каком-то плане судьба к нам была благосклонна, потому что, когда мне стукнуло тринадцать, и мы проживали в закрытом военном городке Светлый, что под Саратовом, маме вдруг взбрело в голову забеременеть Олькой. Папа тогда был с одной стороны рад, а с другой несколько в шоке, ведь это был как раз тот самый период, когда страна наша многострадальная находилась в состоянии полной разрухи.
Мне жаль, что сейчас, когда я нахожусь уже в более-менее разумном возрасте, мне не спросить отца, каким образом он это провернул, но в итоге мы оказались в Питере, и сестрень с гордостью носила теперь в паспорте в графе «Место рождения» Санкт-Петербург. Но мало было оказаться здесь, еще более сложными манипуляциями, вплоть даже до фиктивных разводов и судов, на руках у отца и матери оказалось две квартиры. Обе трехкомнатные. И пусть одна и местом, и обстановкой (до моего к ней приложения рук) хромала на обе ноги, ибо была крохотной хрущевкой в Веселом поселке, то вторая вполне себе цивильная с видом на Комендантскую площадь, где жили мама и Сашка, а когда появлялась, то и Олька.