Не ангелы - стр. 10

Обоюдное соглашение, которое так и не было озвучено, существует между нами вот уже почти десять лет: никаких словесных воспоминаний, никаких слов сожаления или поддержки, никаких вопросов. День похорон матери был последним днём, когда я позволил себе показать собственную слабость перед Илаем. Он – несомненно, друг, знающий меня лучше любого другого человека на Земле, но… У него слишком добрая и ранимая душа, слишком чистая, чтобы я желал запачкать её ещё больше, чем уже сделал.

Первый год после смерти матери мне практически не запомнился, поглощённый туманом принятия. Жизнь нашей семьи не сильно изменилась, только мне казалось, что я теперь должен активнее участвовать в воспитании девочек. Но Амалия тянулась к отцу, так что почти всегда была где-то недалеко от него или с нянями. Ли же, моя милая Лианочка, словно позабытая на антресолях игрушка, всё чаще тосковала или в одиночестве, или под присмотром фактически сиделки. Если раньше с ней занималась мать, возила её в реабилитационные центры, бассейн, на массаж, постоянно разговаривала, то теперь этим заниматься в привычных объёмах было некому.

Именно тогда я вдруг понял, что мать была для всех большей обузой, чем больной ребёнок. Мне, в общем-то, тоже дышалось легче – меньше контроля и почти полная свобода. Отец никогда не был жаден, но видя моё состояние (а в его присутствии я старался молчать и выглядеть пай-мальчиком), жертвовал в копилку карманных денег суммы, равные месячной зарплате родителей некоторых моих одноклассников. И никогда не спрашивал, куда эти деньги потрачены.

Так что мы с Илюшей чувствовали себя королями жизни, только вкуса этого положения в тот год я не понимал. Тосковал ли я по матери? Как и любой ребёнок, – да. Винил ли я отца? Конечно, но в то же время был ему благодарен. Общее горе могло бы нас сблизить в человеческом плане, и оно сблизило, только в плане деловом.

Когда мне исполнилось шестнадцать – чуть больше чем через год после смерти матери – я стал всё чаще появляться в головной мастерской и флагманском бутике, сначала рассматривая камни и украшения в ярких витринах, лежащие на бархатных подушечках, а после, – наблюдая за работой мастеров. Это дело было мне по душе: не нужно ни с кем разговаривать, пока работаешь, не нужно строить из себя вежливого продавца, чтобы у тебя купили товар. Украшения, которые производила наша фирма, продавали себя сами. А иногда за них это делало имя.

Именно тогда я понял, чем хотел бы заниматься, – продолжать семейное дело и зарабатывать столько, чтобы иметь возможность покупать самые лучшие камни для наших украшений. Я хотел, чтобы мной, как владельцем всего этого богатства, восхищались. Привыкнув к похвале, к тому, что и дома, и в школе на меня смотрели почти как на героя, стойко переживающего сложный период, я понял, что быть на вершине определённо лучше и даже безопаснее, чем на дне.