Назад в СССР - стр. 14
Периодически выезжала на полевые учения и миномётная батарея. Бывало, мелькнёт в кузове знакомая Борькина фигура, весело сделает из-под тента ручкой: дескать, привет, тыловые крысы, оставайтесь, а мы – на фронт и укатит в пыльной колонне с прицепленными к машинам, подпрыгивающими на камнях тяжёлыми миномётами с нежным, трогательным названием «Василёк», в предгорья, на дальнее, новое стрельбище с ещё недостроенным КП[6]. В каждой машине боевой расчёт бравых ребят, убывающих с решительным видом ну прямо как на войну: с полной выкладкой, в касках, с автоматами, вещмешками, ска>́тками шинелей через плечо, под ногами – ящики с боекомплектом. Выезжали обычно на неделю, поэтому в голове колонны за командирским «газиком» пылила утыканная антеннами машина роты связи, а в замыкающую «шиши́гу» загружали палатки и цепляли к ней полевую кухню. Регулярно и наше подразделение выкатывало с таким же бравым видом туда же на совместные учения для отработки взаимодействия в условиях, приближенных к боевым.
Служба службой, однако не обходилось и без взысканий. Одно влепили и мне. Правда, устно, «без занесения». Ну, вовсе даже ни за что! Посуди сам.
Старые армейские металлические кровати в казармах имели слабенькие панцирные пружинные сетки, которые с жалобным скрипом прогибались даже под нашими худыми солдатскими телами почти до пола. Многие привыкли к такому положению, иные просто терпели, а мне надоело спать, скрючившись в три погибели, как матрос в парусиновом гамаке, болтающийся в штормовую погоду в кубрике под палубой старинного пиратского парусника, словно гамбургская сосиска. Ностальгические воспоминания о моём жёстком спартанском топчане, на котором спал с детства в нашем бревенчатом бараке там, на гражданке, и настоятельная необходимость кардинальных перемен в этом вопросе в итоге сформировали в моём мозгу простое конструкторское решение. Нашёл за казармой длинную бесхозную полусгнившую доску. Распилил её ножовкой по предварительно снятой мерке на несколько коротких, равных по длине отрезков и, выбрав время, когда в казарме никого не было, уложил их под матрац поперёк своей кровати, пропихнув под сетку.
Однако порадоваться собственному изобретению и поспать на таком импровизированном топчане довелось мне всего лишь одну ночь. Подозреваю, что только старшина-служака, у которого я выпросил ножовку, мог «заложить» меня, подсмотрев из своей каптёрки и доложив о моих странных манипуляциях с досками «зубиле» – командиру нашей манёвренной группы, пожилому коренастому подполковнику, собирающемуся в запас на заслуженный отдых, получившему такое прозвище от наших острословов за излишнюю, по нашему мнению, строгость и клиническую занудливость.