Наяль Давье: Барон пограничья. Граф северо-запада. Герцог северных пределов - стр. 71

Нет, и чего дядюшка вернулся? Матильда же говорила, что в это время он уезжает к своей родне и не возвращается в замок почти до лета. Хм, Гратин? Это ещё кто? Спросил Матильду.

– Милорд, это…

– Всё, я вспомнил, – прервал, нещадно зевая. – Я спать.

Значит, отсутствие известий от стукача насторожило дядюшку, и он приехал проверить, как у нас тут дела. Интересно, как они между собой общались. Неужто голубиной почтой?

– Вот, возьми, – я положил на стол несколько серебряных монет, продолжая пережёвывать какой-то овощ странного синюшного цвета. Вид у него был не ахти, зато вкус отличный, поэтому я старался сильно не смотреть на то, что ем.

– Милорд, – травница всплеснула руками, смотря на монеты так, будто увидела в разгар зимы цветущее растение. То есть вроде как не должно было быть, но ведь есть! Как так?

– Найми девчат деревенских, пусть отмоют замок. Вещи перестирают, постели, шкуры вычистят. Паутину выметут. Стены. Копоть эту, – обвёл взглядом кухонный потолок и стены, поморщившись. – Хватит тут?

– Хватит, – уверенно кивнула Матильда, ловко сграбастывая монетки. – Даже много будет.

Я кивнул. Хорошо, жить в грязи я никогда не любил. Конечно, хотелось бы и вещи обновить. Гобелены там, ковры прикупить вместо шкур. Уверен, они тут просто обязаны продаваться. Ну, не прямо тут, но в столице точно. Но сейчас не до красоты, так что потерпим.

Кстати, надо решить ещё один вопрос.

– Матильда, дядя ведь вёл записи? Траты там, приход, расход.

– Ох, милорд, не знаю я.

Ну да, ну да. Откуда травнице знать. Думаю, надо прошерстить комнату, в которой жил дядюшка. Тем более ключ в его вещах находил.

– Продукты откуда? – спросил Аделаиду, которая стояла около кухонного стола и с умилением смотрела на меня. Вот всё же счастье у поваров – смотреть, как твою стряпню с удовольствием и большим аппетитом уплетают.

– Так, деревенские несут, кто что может, то и несут, – ответила кухарка.

– Это входит в обязательную дань? – поинтересовался, сыто отдуваясь и отодвигая пустую тарелку. Ко мне тут же пододвинули деревянную кружку с горячим напитком.

– Нет, милорд. Дань обычно в конце лета дядя ваш собирал, – кухарка отвела глаза, сжимая потрёпанную, старую тряпку, которая уже давно служила полотенцем.

– И много брал? – я подул на горячую жидкость, уже примерно представляя, как обстояли дела.

– Оставлял только на то, чтобы хватало на поесть каждому члену раз в день.

– Хм.

М-да, невесело. И чего они раньше его не прикопали. Хотя тут скорее такое мышление. Раз благородный, значит, трогать нельзя. Хотя в моей прошлой жизни сильные мира сего, хм (того?), творили что хотели, а народ во все времена терпел. Случалось, конечно, что терпелка рвалась, но редко. Обычно всё надеются, что вот, ещё немного, ещё чуть-чуть, и станет лучше. Лучше не становилось никогда, наверное, для этого придумали, что надежда умирает последней.