Навсегда семнадцать - стр. 10
– Я тебя услышала, дочка. Поступай как знаешь.
На этих ловах она бросила полотенце на стол и покинула кухню.
Я давилась кипячёной водой, украдкой наблюдая за её тихими сборами. В глубине души мне хотелось, чтобы разговор продолжился, но этого не случилось. Звук закрывающейся двери поставил точку на возможности смягчить ситуацию. Впрочем, содрогаться от чувства вины я тоже не собиралась.
Каждый получает то, что он заслуживает.
Оставшись в полном одиночестве, я немного расслабилась. Включила музыкальный канал, взялась за тарелку с блинами. Сейчас их чернота меня не смутила. Есть хотелось так сильно, что сводило скулы. Последнее время моим основным рационом были анальгетики, антидепрессанты и снотворное, поэтому я с радостью расправилась с пережаренным завтраком.
Несколько раз попыталась дозвониться отцу, но каждый раз натыкалась на безликий автоответчик. Мы не общались с папой с того злосчастного дня, и мне чертовски его не хватало. Хотелось узнать, скучает ли он по мне так же сильно, как я по нему? Волнуется ли он или затаил обиду? Злится или прибывает в растерянности? Так или иначе оставалось только гадать.
После жирного перекуса мне захотелось как следует осмотреться. По приезде в скромное жилище матери, я закрылась в выделенной мне комнате и практически её не покидала. Лишь изредка посещала ванную и принимала приготовленную еду, подобно злостному заключённому.
На удивление квартира была прибрана и несмотря на кричащую бедность, отвечала уютом. Зайдя в комнату матери, что являлась гостевой, я на несколько минут потерялась в череде фотографий. Черно-белых. Цветных. Выцветших. И пусть они не имели достойных рамок, складывалось ощущение, что каждая из них была ей дорога. Выставленные на показ снимки красовались на низеньком серванте и нарочито мозолили глаз.
На фото мелькали разные лица: она, группы детей, старики, женщины в одинаковых футболках. Все они светились от счастья, позируя перед камерой. Казалось, Вера обожала свою жизнь, занимаясь чем-то вроде волонтёрства. Однако, ни на фотокарточках, ни в жизни она не нашла места для меня и папы.
Мы обоюдно вычеркнули друг друга, как какой-то пройденный пункт.
Родившая меня когда-то женщина выглядела старше своих ровесниц. В свои сорок два она напоминала моложавую старушку. Осунувшиеся лицо. Неуверенная осанка. Неухоженные русые волосы, что потеряли цвет. Морщины. В ней будто не было жизни, только тоска и подавленность.
Мы не имели ничего общего, казались полными противоположностями, будто наше родство – роковая ошибка.