Навсегда с тобой - стр. 36

— Докажи, — резко произносит. И тут же добавляет еле слышно: — Покажи.

Как? Как я должна ему это показать? Не знаю, поэтому действую так, как подсказывает сердце. Скольжу пальцами по его лицу, мечтая увидеть его реакцию. Но слабый свет позволяет уловить только очертания. А еще шумное, напряженное дыхание. И его, и мое. Наше общее. Я жутко волнуюсь. Ему нравится?

Не знаю, но и не отстраняюсь. Действовать в темноте легче. Кажется, что пока он не видит мою реакцию на такое простое прикосновение, намного проще сделать что-то большее. Туда, где только что скользили мои пальцы, стремятся губы. Коснувшись его виска, оставляю легкий поцелуй. И еще один, смелея, чувствуя, как он замер, не останавливает, словно ему это тоже… нужно.

— Соня, — с хрипом выталкивает и поворачивает голову. Обхватив мое лицо руками, так же мягко прикасается к моим губам. — Я буду нежным, — и углубляет поцелуй, окончательно сметая мое внутреннее слабое сопротивление.

14. Глава 14

Тан

В первые мгновения, как пришел в себя после аварии и операции, думать о том, какого черта у меня забинтована половина лица, не приходилось. Болело все тело. Кожа, мышцы, местами сломанные кости. Я буквально проходил круги ада и первые несколько суток отключался на обезболивающих. Спал, чтобы не чувствовать.

То, что с лицом “что-то не так”, понял, когда пришел отец. Как-то так вышло, что я не задавался вопросом, почему его нет. Почему единственным посетителем, помимо врача, был только Ким. Я увидел его в первый раз, когда открыл глаза, и видел практически постоянно, когда отходил от обезболивающих и снотворных. Отца не было. Тогда казалось, что я просто много сплю. И только когда я увидел его искаженное неприятием лицо, стало ясно, что со мной что-то “не так”.

Мгновение – и ты урод. По щелчку пальцев. Из-за чьей-то ошибки. Я был уверен, что мотоцикл просто “не проверили”. Ошиблись, пропустили поломку. Позже стало известно, что его “испортили”. Пока Ким выяснял, кто именно, я каждый день пытался принять себя. Смириться с обезображенным ожогом лицом, с тем, что от меня будут шарахаться. Я сомневался, что кто-то в трезвом уме и твердой памяти ляжет в постель с таким, как я.

Никто и не ложился. Скрыть шрам оказалось просто. Еще проще – считать окружающих говном, недостойным даже подошв твоих ботинок. Все было легко. Банально. Пока в доме не появилась Романова. Когда она увидела открытый шрам, я, мать его, не думал, что через каких-то пару месяцев ее губы будут к нему прикасаться. Я… в самых откровенных снах такое не мог представить.