Навеки твой - стр. 2

Вечером после ухода гостей, о которых напоминали лишь витавшие в воздухе облака дыма, Юдит в окружении гор немытой посуды занялась самокопанием, настойчиво пытаясь разобраться в своих чувствах. Проведя в кухне битый час, хорошо проветрив комнату и проглотив на всякий случай таблетку от головной боли, она, наконец, смогла глубоко вдохнуть и ощутить радость от несомненно изменившегося в лучшую сторону качества жизни. Вскоре обняла покрепче свой любимый мягкий диван, чтобы уже не выпускать его до восьми утра. Это лучше, чем вникать в то, что творится в голове подвыпившего хронического молчуна, не созданного для интимных уединений, решительно не желающего делать в доме уборку «партнера», чтобы разобраться, на что он рассчитывает или чего боится и можно ли надеяться, что они предадутся сексуальным удовольствиям. Нет уж, Юдит этот стресс ни к чему. Лишь по утрам, и то иногда, ей не хватало рядом под одеялом мужчины. И то не какого-то там, а вполне определенного. По этой причине им не мог стать ни один из ее знакомых.

Юдит ходила на работу с радостью. После праздников, конечно, не с энтузиазмом, но умела использовать все аргументы, чтобы внушить себе положительное отношение к труду. Как-никак, сама себе начальница. Хотя, если честно, она часто подумывала, не найти ли ей другую работу для безалаберной жизни, как, к примеру, у ее ученицы Бьянки, которой всего-то нужно зеркало, чтобы занять себя на весь рабочий день. У Юдит был свой небольшой бизнес на улице Гольдшлагштрассе в Пятнадцатом районе. Возможно, слово бизнес в данном случае и звучало слишком громко, однако она любила свою торговлю лампами и ни за что на свете не променяла бы ни на какое другое заведение. С детства Юдит считала, что помещения, в которых располагалась фирма, были самыми прекрасными на свете. Весь потолок был словно в блестящих, сверкающих звездочках оттого, что лампы всегда горели, создавая ощущение постоянного праздника. В дедушкином сияющем музее на открытом воздухе можно было хоть каждый день праздновать Рождество.

В пятнадцать лет Юдит чувствовала себя будто в светящейся изнутри золотой клетке. Делала она что-либо по дому, – за ней непрерывно присматривали торшеры. Даже в самых интимных снах наяву ей было не укрыться от навязчивого света настенных светильников и люстр. Ее брат Али не выносил столько света и прятался от него в темных помещениях. Мама ожесточенно сопротивлялась банкротству, одновременно силясь победить в себе отвращение к занятию предпринимательством. К этому времени папа уже и сам предпочитал затемненные кафе и пивные. В итоге они разошлись по обоюдному согласию. С тех пор выражение «по доброму согласию» запомнилось Юдит как самое бесчеловечное. За ним были слезы, вытираемые с губ, неуклюже изображавших улыбку, и сжавшееся в комок окаменевшее сердце. Рано или поздно уголки рта опустятся и уже никогда больше не расправятся, как у мамы.