Натурщица - стр. 6
Развязка наступила очень быстро. Прибежала мама, выхватила Симу из отцовских рук:
– Горе мое! – и отцу: – Да уйди ты, Витька, черт пьяный! Спать иди!
Как ни странно, отец безропотно пошел. Как потом выяснилось, не спать, а «догоняться» – то есть пить дальше.
Было лето, поэтому искупать перепачканного ребенка не составило особого труда. Симины одежки Екатерина Сергеевна сразу бросила в стоящий во дворе таз, а дочку быстро ополоснула водой из бочки, черпая ее висевшим там же ковшом. Вытерла, переодела в сухое и забрала с собой. Посадила на траву на старый, но чистый вязаный коврик, закутала в ватник и продолжала кормить кур. А дальше… Сима запомнила суету и тряску и то, как страх от криков пьяного отца перешел в покой, когда она, уже переодетая, сидела на вязаном тряпочном коврике, а ватник был для нее как одеялко. В тепле и приятной полудреме она вдруг увидела совсем другую картину – вот она сидит на ковре-самолете, рядом трезвый отец в белой рубашке. Мама наливает всем чай, и рядом стоит большое расписное блюдо с ароматными пирогами. Ветер развевает мамины волосы, и мама такая красивая-красивая, а отец добрый-добрый. Ямочка на щеке. Он когда улыбается, у него на щеке появляется ямочка. Жалко, что он так редко улыбается… И еще птицы поют. То есть птицы кудахтали, как куры, – в воображении Симы.
– Мам, а что такое «шалава»? – вспомнила вдруг Сима.
– Слово нехорошее, – буркнула мать. – Не повторяй всякое.
– Это папа сказал, – не сдавалась пытливая дочь.
– Папа скажет так уж скажет, – хмыкнула Екатерина Сергеевна. – Не повторяй, говорю, плохие слова, бранные. Слушайся мать!
И Сима послушалась и стала «досматривать свой фильм» с ковром-самолетом, ведь это было гораздо лучше, чем нехорошие слова. Вскоре она угрелась под ватником, а потом провалилась в сон, и сон был тоже красочный и радостный. Но когда она проснулась дома под настоящим одеялом, реальность оказалась лишенной красок и наполненной все той же руганью и страхом – отец появился, громыхая чем-то на весь дом и падая, как дядя Коля Котызин. Мама поспешно унесла маленькую Симу соседке бабе Вале. Баба Валя всегда пускала к себе маму, жалела ее, а отца шугала.
Отец бабу Валю побаивался, у нее младший брат в Твери милиционером работал, и только этим милиционером отца на какое-то время можно было припугнуть и утихомирить. Потому что несколько раз он приезжал к сестре в деревню и даже заходил к ним с мамой – большой-пребольшой, как двустворчатый шкаф. Говорил он, как в бочку гудел, – басовито и раскатисто – про какую-то «тюрягу» и, что удивительно, совсем не пил. Баба Валя говорила про брата: «Больная печень». А когда Сима оказывалась у нее в гостях, что бывало частенько, то ее тоже сажали перед включенным телевизором.