Настасья Алексеевна. Книга 4 - стр. 32
Ораторствующий называл чётко фамилии участников Государственного комитета по чрезвычайному положению и их должности безошибочно правильно. Чувствовалось, что он зал эти фамилии не только потому, что они были на слуху в стране, но и потому, что принял близко к сердцу всё случившееся и внимательно изучал все публикации на эту тему.
– Какой это переворот? – продолжал он, разъясняя свою точку зрения. – То, что назвали Янаева исполняющим обязанности президента страны вместо Горбачёва? Так ведь они сделали это с согласия самого президента, который в это время отдыхал в Ялте на своей Форосской даче. Не случайно же эти первые лица государства после выступления полетели к нему советоваться, что делать дальше, а он их фактически предал, сдав под арест Ельцину, фактически захватившему власть в стране.
И, во-вторых, какое имел право Ельцин требовать от Горбачёва, прилетевшего в Москву 23 августа, распустить коммунистическую партию? Это партия миллионов людей. Какое он имел право закрывать и опечатывать здания КПСС? Разве не это называется переворотом? Разве его указ о переходе всех органов исполнительной власти СССР в непосредственное подчинение президента России, то есть его власти, Ельцина, не является переворотом?
Я был на площади у здания Верховного Совета в эти дни, когда к власти пришёл фактически Ельцин. Он выступал с балкона перед пьяными молодыми людьми, которых специально поили и кормили на этой площади. Ельцин выступил и, забравшись на танк, видимо, вспомнив выступление Ленина с броневика на Финляндском вокзале в семнадцатом году. Всё это выглядело очень неприятно.
– Ну, мы это время были здесь, так что нам всё не так хорошо известно, – осторожно ответил Василий Александрович, отправляя вилкой ломтик сыра в рот.
– Хотя, конечно, нам звонят. И наш парторг Николай Семёнович сейчас на взводе и не знает, что делать. Мне даже кажется иногда, что он стал как-то не в себе.
Говоря это, Леонид Александрович, словно сам раздумывал, что же ему делать в такой ситуации. Он жевал хвост селёдки, запивая пивом и время от времени покачивая головой.
– А ведь мы все коммунисты, – вставила своё слово Татьяна Борисовна, работавшая в первом отделе, занимаясь секретным делопроизводством.
– Не все, – задумчивым голосом произнесла Наталья Германовна. – Я, как известно, беспартийная.
Она произнесла это таким тоном, с такой интонациёй, где слышалось сожаление о том, что она не вступила в партию, из которой в последнее время стали многие выходить, и которую теперь вовсе запрещают.
Настенька слушала всё вполуха. Утомлённая перелётами (подумать только – она сегодня утром ещё была в Москве, которая казалась теперь где-то за тридевять земель), впечатлениями от насыщенного событиями дня, встречами и застольными разговорами, она готова была здесь же сидя заснуть и уже клевала носом, когда Леонид Александрович, только взбадривавшийся напитками, неожиданно запел на чисто украинском языке: