Наследство Пенмаров - стр. 95

– А это моя комната, – сказала я. – Она, как вы видите, выходит окнами на пустошь. Мужу этот вид нравился больше всего, и я с ним согласна. – Я подошла к окну, чтобы посмотреть на вид, словно никогда прежде им не любовалась.

Я услышала, как дверь захлопнулась и раздался тихий, осторожный щелчок. С легким свистом задвинулась щеколда, но я не обернулась. Я закрывала окно, которое отворила утром, чтобы проветрить комнату, потом задернула шторы.

Наступило молчание. Я повернулась. Он стоял, не глядя на меня, его взгляд был направлен на часики с римскими цифрами, которые Лоренс привез мне из Пензанса несколько месяцев назад. Я любила их, потому что они были его подарком, и в то же время ненавидела эти черные стрелочки, которые так жестоко отмеряли короткие часы, которые он проводил в этой комнате.

– Какие на редкость неказистые часы, – заметил Марк, снимая пиджак. – Наверное, они принадлежали твоему мужу?

На этом разговор прекратился. Мы разделись, он – очень быстро, я – с такой тщательностью, словно каждое движение было жизненно важно, а когда больше уже нечего было делать, отправились в постель.

Я ничего не ждала.

Я не любила его. Я потеряла человека, которого любила, и была переполнена горем. Я внутренне сопротивлялась, но слишком велико было мое горе, слишком сильно отчаяние от несправедливости жизни, чтобы злиться или испытывать унижение. Я ничего не чувствовала. Я приняла ситуацию так пассивно, что решила позабыть о ней, как только она закончится, а ведь от близости, которая началась подобным образом, ничего не ожидаешь.

Я и не хотела ничего ждать. Это означало бы предать Лоренса, а Лоренса я любила.

Поэтому я раскрылась навстречу Марку, ничего не желая и ничего не ожидая, но неожиданно все переменилось, словно в тех кошмарах, когда знакомые пейзажи становятся неузнаваемыми, и я поняла, что сама себя не знаю. Я смотрела в эти узкие черные глаза так, словно моя суть была заключена в чье-то чужое тело, которым я не распоряжалась. А когда он дотронулся до меня, расстегивая корсаж и зарываясь лицом в мои волосы, распущенные по плечам, я почувствовала себя так, словно меня никогда не касался мужчина, и я забыла Лоренса – да, забыла о нем, – забыла, будто его никогда и не было, потому что с Лоренсом я даже и не представляла, что можно чувствовать то, что я чувствовала с его сыном.

Это было неописуемо. Еще не изобретено слов, чтобы хоть приблизительно описать это.

Когда я наконец проснулась, было далеко за полдень и пустошь за окном уже давно купалась в золотистом октябрьском солнце. Я лежала, совершенно не желая двигаться, руки и ноги под простынями были теплыми и расслабленными, веки отяжелели от сна, тело было удовлетворенным, успокоенным. В доме было очень тихо. Я только слышала рядом с собой дыхание мужчины, но не посмотрела на него, потому что не хотела признаться себе в случившемся. Я закрыла глаза и позволила сонному томлению просочиться изысканной дремотой в мое тело, я попыталась представить, что рядом со мной Лоренс и что мне стоит только открыть глаза, чтобы увидеть лицо, которое я так любила, но вопреки ожиданиям его лицо не появлялось, я его уже не помнила, и все, что я видела, – были раскосые глаза и жесткий мужественный рот.