Наследники исполина - стр. 24
Несмотря на годы, проведенные среди дикарей, Питер-Ульрих так и не привык ни к дребезжащему заутреннему звону, ни к сусальной святости, ни к безудержному хамству жителей этой безобразно большой страны. И через много лет он, как в день приезда, чувствовал себя оторванным от своей великой родины. Где-то за Москвой, далеко на востоке в заледенелой степи копили силы несметные полчища скифов, чтоб, как в древние времена, вновь пожрать Европу. И первой, он знал, будет его храбрая Пруссия – колыбель доблести и славы.
Час настал, орды хлынули, сметая все на своем пути, и, бросив Польшу под копыта коней, пересекли священные рубежи Бранденбурга. А он должен был молчать и улыбаться разорителям своего дома. Дурная весть о начале войны поразила великого князя, он слег на неделю и поднялся с постели вновь голштингским герцогом. «О, меня нет там. Я бы смог, я бы защитил…» Сердце трепыхалось, как воробей с поломанными крыльями, и рвалось под руку великого Фридриха.
В бреду перед глазами Питера плыли разъезженные осенние дороги в бесконечном марше солдатских сапог, горящие мызы, аккуратные поля, затоптанные конными авангардами, белокурые женские трупы в полных грязной воды канавах. Он делал все, что мог, он сообщал все, что удавалось узнать, он влезал в неимоверные долги и подкупал секретарей Конференции, проникая в тайные бумаги. И все же они задавили числом!
Величайшего государя, с таким трудом объединившего Пруссию, изгнали из собственного дома! Берлинских газетчиков пороли на площади, в столице грабили особняки, избивали людей на улице, с непонятной злобой крушили зеркала, фарфор, просто стекла в домах: «Как живут, сволочи! Как живут!» Рвали на обмотки штоф, содранными со стен гобеленами покрывали лошадей, рубили на дрова рамы от итальянских картин, а сами картины – да бог с ними – тряпка и тряпка.
И вот теперь эта женщина, эта предводительница варваров, надругавшаяся над его родиной, умерла. «Боже, верую, верую в силу Твою! Ты спасал нас от бед, и то, что преставилась она на Твое светлое Рождество, разве не знак?
Откройте двери! Мне некого больше бояться. Пусть слышат, я играю на своей скрипке, не таясь. Мой великий, мой несчастный господин Фридрих, я верну тебе все и пусть унижение врагов скрепит наш царственный союз».
В зале, где в высоком гробе были выставлены мертвые телеса тетки Эльзы, горело множество свечей, и гнусно-волосатый попик в безобразном золотом одеянии и чудной, почти еврейской шляпе читал Евангелие.
Все присутствующие застыли не шелохнувшись. Дамы тихо плакали. Это натянутое молчание рассердило Петра. Дорогой он ущипнул хорошенькую графиню Нарышнику за локоть. Та взвизгнула и уронила свечу. Враждебные взгляды присутствующих еще больше разозлили императора. «Я, я ваш государь, ублюдки! Или вы еще не опомнились и по привычке продолжаете лизать мертвую задницу? Я вас оскорбляю? Но ведь не посмеете же вы выгнать меня отсюда. Стерпите. Все стерпите. Теперь я ваш хозяин».