Наследники Белого слона - стр. 18
– Занята?! Когда она так мне нужна? Мореход пропал, Серж мёртв, а она – занята?!
– Много вас таких!
– Каких?!
– Которых надо спасать от самих себя…
Когда она выходила из Кареты, Вишнёвый Лакей неожиданно протянул ей что-то:
– Возьми! – это была золотая пуговица от его ливреи.
– Зачем?
– Чтобы ты больше не сомневалась. Нельзя верить лишь чуть-чуть.
Она взяла блестяшку, и неожиданно для себя вдруг показала ему язык:
– Все равно ты мне – только снишься!..
Часть 2
…Луна стояла над горизонтом вплоть до восхода солнца, и он, ворочаясь на циновках, так и не смог заснуть, и слушал доносящиеся с холмов голоса и смех влюбленных парочек.
Но вот на коричневые крыши хижин лег рассвет, и под пальмами началась повседневная жизнь. Ему нездоровилось: рубашка за недолгую тропическую ночь намокла от пота, лоб покрывала испарина. Он тяжело поднялся, выпил воды, и вышел наружу, ступая босыми ногами по галечному полу.
Полусонные туземцы, по одному или группками, брели к берегу, чтобы освежить заспанные лица морской водой. Женщины несли к дальнему ручью кипы белья, молодёжь собиралась вглубь острова на огороды. Отчаянно хрюкая, пронеслась мимо чёрная тощая свинья, за ней, улюлюкая, – несколько бездельников. Полуодетые молодухи с младенцами на бёдрах перекликались с товарками. Где-то застучал топор. В очагах тлели пальмовые листья: чуть позже проворные руки хозяек подбросят дровишек, забулькают глиняные горшки на закопчённых камнях, и по деревне поплывёт запах нехитрых кушаний.
Он опустился на землю, прислонившись спиной к стене. Пустые глазницы черепов, подвешенных над входом, – предки и после смерти несли службу, отгоняя злых духов, – равнодушно взирали на белого. Его тёмные, давно не стриженные волосы слиплись от пота, а въевшийся в кожу загар не мог скрыть болезненной бледности… Так он просидел до полудня. Возвращались с рифов рыбаки, женщины несли в корзинах рыбу. Голоса становились тише, постепенно затихая вовсе, – зной набирал силу, и жизнь замирала до вечера. Все живое искало убежища в тени, и он тоже решился подняться и уйти внутрь, когда на дороге показался бегущий мальчишка. Физиономия мальца была преисполнена осознанием собственной значимости, а в руке он сжимал клочок бумаги.
Измятая, захватанная множеством потных ладоней, бумажка оказалась телеграммой на имя Джема Александера. На его имя… Он несколько раз перечитал текст в прохладной полутьме тростниковой хижины, вот уже два месяца служившей ему домом. "Дядя умер…" – понял он, когда закорючки сложились в буквы, буквы – в слова, и слова эти обрели смысл.