Наследник Дома Арден – вторая часть - стр. 30
Я думал, они мне покажут призраков прошлого, которые встанут на весы, определив наказание, а оказывается моё наказание лишь мера моей же совести и тяжесть лишь моего выбора.
Я вздохнул и снова посмотрел на стену. Ни в одной из предлагаемых ролей я себя не видел. Захотелось и тут всё просто сжечь. А потом это внезапное желание показалось неплохим решением, и я потянулся к своему огню. Вот только внутри было пусто, так, словно этот огонь из меня удалили. Я вздрогнул и почувствовал страх. Ведь без этой силы я могу лишь выбрать то, что предлагает крылатый.
Появилось трусливое желание схватить кнут, ведь лучше бить самому, чем быть кем-то избитым. Почти зарычав, я снова попытался найти в себе те самые силы, и снова нашёл лишь пустоту. Признав себя не только мудаком, но и ублюдком, внезапно почувствовав давно позабытый мною стыд, я всё-таки выбрал кнут.
Ангел исчез, а вместо него передо мной появилась стена с «грешниками». И снова я ошибся в ожиданиях. К стене были прикованы не незнакомцы, а те люди, которые были мне дороги. И там и тут. Они смотрели на меня, и что самое отвратительное не во всех взглядах был страх и ни в одном не было ненависти. Прощение в глазах матери, стыд в глазах моего первого наставника, понимание в глазах Нисы, доверие в глазах Ла…. Сцука! Я смотрел на них не в силах поднять руку, я смотрел и плакал. Я давно разучился это делать, поэтому выходило больно и тяжело. Горечь во рту была несравнима с горечью в сердце.
– Ублюдки! – заорал я просто в воздух, сам не зная кому я это адресую, – Мрази, – я выронил кнут и упал на колени.
Я давно согласился с клеймом «негодяя», но эту черту я переступить не смогу. Даже если от этого будет зависеть моя жизнь, даже если мне придётся принять все эти удары вместо них. Я сколько угодно могу себя убеждать, что мне всё равно, что я никого не люблю, что я сам по себе, но все эти слова рассыпались в прах перед этим.
Я могу быть жесток с незнакомцами, но я не могу быть таким же со своими. Что я тут должен понять? Что я всё ещё я? Что незнакомцы тоже для кого-то свои? Что все одинаково важны? Что решать я могу только за себя?
От вопросов голова гудела, словно потревоженный улей. И не на один из них не было однозначного ответа.
– Они часть меня, – наконец, задыхаясь, выдавил я из себя, хватаясь за эгоистичную мысль, словно утопающий за соломинку, – Сделать им больно, всё равно, что сделать больно себе! – снова заорал я и вдруг почувствовал облегчение. Таким я могу себя принять, не разрушая собственного мировоззрения.
В груди внезапно стало тепло, а потом жарко. Я привычно потянулся внутрь, подумав, что пламя хаоса вернулось, но там внутри блестело не оно, а пока ещё маленький, но яркий золотистый свет.