Насильник и убийца - стр. 35
А потомки поражаются, отчего в нашей стране сажали за три колоска. Ведь цель-то изначально ставилась не то, чтоб праведная, но общество объединяющая. Уже не мир хижинам, война дворцам, но защита идеалов социализма от пережитков былого, от нэпманских элементов, от зажиточного крестьянства, от оппозиции в партии, от чужаков в самом широком смысле. Потому и предлагалось потерпеть еще немного, процесс очистки обещался быстрым, потому стремительно выросли сроки, повально распространилась смертная казнь, а оправлять на убой стали с четырнадцати лет. Казалось, еще чуть-чуть, и социум станет литым, единым, устремленным в светлое будущее. Еще бы, ведь после убийства Кирова, послужившего толчком Большому террору, поначалу очищалась именно верхушка правящей партии, за ней последовала армия, НКВД и далее, спускаясь все ниже, проникая в общество. Массы приняли правила игры. Чему удивляться? – с начала двадцатых в СССР постоянно проходили чистки рядов: изгонялись неблагонадежные, проворовавшиеся или недостаточно идейные работники. Только теперь явление стало куда более упорядоченным и массовым. Карательные органы получали во множестве доносы с мест: на начальство, коллег, сокурсников, соседей, родных и близких. Мне трудно судить, насколько повсеместными они были, скажу лишь, что половина пережитых моими родными и знакомыми случаев арестов во время Большого террора основывались именно на них. Могу допустить, что и сами списки чуждых элементов составлялись партийцами, функционерами и правоохранителями, в том числе на основе собственной выгоды или страха перед выгодами и возможностями других.
И все принималось на ура, горячо одобрялось и поддерживалось. Общество оценило последствия и включилось в жуткую гонку, способствуя ее распространению. Кто-то получал квартиру, кто-то подсиживал коллег. Были и такие, кто действительно боролся за чистоту рядов совершенно бескорыстно, тем такие и были особенно страшны, идейные доносчики отправляли на тот свет людей десятками, если не сотнями, просто из садистского желания справедливости – как они ее понимали, каковой она была в тридцатых-пятидесятых годах, когда жизнь человеческая не стоила больше девяти грамм свинца и та все время жертвовалась на алтарь отечества. Даже здесь. А ведь Сибирь это особая Россия, в ней каждый второй ссыльнокаторжный или его потомок. Как я, например, как Баллер, как Карапетян. И если давно забытых предков председателя палаты сослали в Спасопрокопьевск за вольнодумство при Екатерине, то отца Левона Самвеловича отправили на поселение после отбытия срока в пятьдесят седьмом, можно сказать, совсем недавно; оправдав лишь в восемьдесят девятом, посмертно. Моего деда по отцовской линии вместе с супругой сослали сюда, раскулачив. Вокруг Спасопрокопьевска за триста лет существования было воздвигнуто несчетное количество острогов, колоний и тюрем, в которых гнили и работали сотни тысяч каторжан.