Наши хрупкие надежды - стр. 16

Собравшись с духом, я двигаюсь к нему и кладу руку на его плечо. На надгробном камне выбито: «Улыбайся, даже когда все валится к чертям. Жизнь коротка для одних слез».

На земле стоят свечка, фотография улыбающейся девушки и пара цветов. Я наклоняюсь и тоже зажигаю свечку. Взгляд натыкается на еще одну надпись:

Санни Янг

прекрасная жена

лучший друг

замечательная мама

Санни. Теперь я знаю ее имя. Осмотрев другие могилы неподалеку, не нахожу ту, где мог быть похоронен ребенок. Они ведь должны быть рядом, верно? Значит, их сын жив?!

– Спасибо, – говорит Адам, когда я встаю, и его слова ветром разносятся по всему кладбищу.

Мы оба как потерянные души. Вот только он потерял поистине значимого для себя человека, а я наоборот – избавилась от проблемы. Гори в аду, Патрик!

Ближе к закату я швыряю все вещи брата в коробку, чтобы сжечь их возле подъезда. У него вещей не так много, но вся квартира пропитана им. Его одежда, разбитый телефон, пачка презервативов даже, хотя в его случае у него и встать ничего бы не смогло. Фирменный халат Патрика тоже пойдет на съедение огню, и даже его подушка, а все наркотики, которые остались, я смыла в унитаз.

Быстрым шагом направляюсь в заднюю часть здания и, выбросив вещи в небольшой старый бак, поливаю их бензином и бросаю спичку.

Пламя разгорается моментально, на душе становится тепло. Я не только сжигаю вещи брата, я сжигаю прошлое. Мою прошлую никчемную жизнь, свое отвратительное детство, где отец предлагал девятилетней Мишель "чуть нюхнуть", а она испугалась и убежала в комнату.

– Мишель, – от голоса Адама я вздрагиваю. От него мне становится очень тепло, гораздо лучше, чем от огня.

– Теперь Патрика окончательно нет! – говорю строго я, словно злодейка из фильма.

Он подходит ближе и заставляет поднять на него взгляд. Его глаза полны решимости.

– Послушай, ты скорбишь, все хорошо. Тебе нужно отдохнуть.

– Это не скорбь, Адам. Это ты скорбишь по своей бывшей жене, но я не скорблю по брату!

У Адама начинают гореть глаза похлеще, чем огонь в баке.

– Не смей сюда приплетать Санни.

Я вздыхаю.

– Я не это имела в виду. Я хочу сказать, что есть люди, по которым действительно можно скорбить, пустить слезу, и я рада, что в этом списке есть Санни, но Патрик в этот список никогда не будет входить. Это не скорбь, Адам, это освобождение! – я хлопаю себя по бедрам и, сжав губы, разворачиваюсь к огню.

Какое-то время Адам не шевелится, но вскоре уходит. Наверное, чтобы сына не оставлять одного. В начале недели его сын уже переехал к нему, но я никогда не видела его. Возможно, уходила рано или занималась возней с похоронами, или сам Адам «прятал» как-то сына и выходил с ним, когда никто не видел.