Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных - стр. 38

– Знаете, сколько я их ловил? – пожаловался прокурор Юреки. – И мы ничего не можем сделать.

– Почему?

– Коррупция.

– Но подождите, вы же прокурор! – удивился я. – И вы мне говорите про коррупцию?

– О, вы ничего не знаете! В этом бизнесе крутятся такие деньги…

Запись его исповеди у нас имеется.

В 2011 году я прочитал очень интересные исследование на эту тему, касавшееся усыновления детей из Китая. В Китае до недавних дней существовала политика «одна семья – один ребенок». И журналисты раскрыли целую цепочку, где цена росла от двадцати долларов, которые получали родители, отказавшиеся от ребенка, до 20 тысяч долларов, которые платила усыновляющая его американская семья. А у нас все еще дороже, потому что, в отличие от китайских, гватемальских или эфиопских детей, наши дети имеют европейскую внешность.

Система начала формироваться примерно в 1988–1989 году. Это чисто постперестроечная история. В тот момент – когда начали массово бросать детей, когда появилось огромное число сирот, когда перестали рожать, когда пустые детские сады передавались домам ребенка, – появились иностранцы. А вместе с ними и ушлые ребята – в 1988 году мы находим их первые следы, – которые стали за небольшие деньги помогать в усыновлении. Тогда не было никакого закона, никаких приказов министерства образования, ничего не было. Можно было просто приехать в страну, выбрать ребенка и забрать себе.

И вот эти ушлые ребята создали фирмочку, которая за полторы тысячи долларов помогала составить документы, пойти в опеку, в суд, в детдом, забрать ребенка и увезти. Со временем эта сумма выросла примерно в сто раз. И я весь этот путь отследил. Мне бы никогда не удалось это сделать, если бы не мои женщины, мои помощницы. Некоторые из них до того, как стать сотрудницами моего аппарата, работали в Генеральной прокуратуре еще во времена СССР. Они-то и рассказали мне, что Генпрокуратура СССР уже тогда пыталась поймать этих людей – понятно ведь, что фактически имела место торговля детьми. Посредники очень хорошо зарабатывали. Американцы напрямую им звонили, писали и приезжали, платя большие деньги. Ситуация независимого усыновления через таких людей – жучков, как мы их называем, – имеющих ходы в детские дома, суды, опеку и т. д., существовала до 2012 года. Половина детей, которых увозили в Америку, шла по пути этого независимого усыновления. Мои помощницы удивлялись: «Павел Алексеевич, вы только сейчас об этом узнали?»

Я уже говорил, что со временем все те люди, которые в 1980-х – 1990-х годах занимались посредническим бизнесом, потихонечку переползли во всякие официальные структуры. Конечно, одно дело самому брать деньги за усыновление детей, подвергая себя постоянному риску, – и совсем другое, когда ты, прекрасно зная всю схему, нанимаешь исполнителей, а сам становишься уже сотрудником контролирующего органа. Приведу простой пример: Дима Яковлев, мальчик, который задохнулся в машине и чьим именем был назван закон, был направлен на усыновление через американское агентство и псковскую опеку из того же самого дома ребенка, что и Максим Кузьмин, который погиб через четыре года после Димы. Причем занималась ими одна и та же сотрудница опеки. Тем самым она привлекла к себе интерес правоохранительных органов, Следственный комитет стал ее проверять и обнаружил, что до того, как устроиться в опеку, женщина работала в американском агентстве по усыновлению. То есть раньше она должна была в опеку ходить кланяться, а теперь сама стала там работать.