Нашествие - стр. 35
Монголы завыли, ошарашенные атакой во фланг; торопливо разворачивали коней, чтобы встретить угрозу – и не успевали…
Вспыхивали молнии воздетых к небу клинков, грозно хрипел Кояш, грудью сбивающий степняков на низких лошадях; тамплиер ловко отбил летящее в грудь Дмитрия копьё и оскалился в страшной улыбке – белоснежной на чёрном от кровавых брызг лице.
Время свернулось петлёй, и не было конца битве – смерть хохотала, кричала, выла, скрежетала булатом и хлопала тетивой; булькала кровью, рвущейся из ран, и стонала последние слова деревенеющими губами умирающих.
Уже прорвался с горсткой бойцов хитрый Джебе-нойон и понёсся на восток, а следом за ним рванулись улюлюкающие башкирские сотни, поражающие беглецов в спину меткими стрелами; уже доблестная пехота Хоря замкнула кольцо окружения, и сдавленные в жуткой тесноте монголы гнулись, слабели.
Дмитрий ждал: не хватало чего-то важного, чем и должна была, наконец, закончиться эта страшная и славная битва. Битва, в которой они, четыре побратима, сражались рядом…
Да! Верный друг, кыпчак Азамат, приведёт сейчас Субэдэя – грозного пса Чингисхана, великого полководца, покорителя степи. Побратим Азамат приведёт его связанного, униженного, пленённого.
Дмитрий приготовил меч. Нет, в этот раз он не проявит глупого благородства, не обменяет пленных на баранов, а велит всех перерезать – чтобы не осталось в живых среди монголов тех, кто знает дорогу в русские земли…
А Субэдэя зарубит. Сам. Вот этой рукой.
И будут полыхать поминальные костры по всей заволжской степи, закоптив небо до черноты, и станут искры звёздами.
– Пожар! – заорал кто-то дурным голосом.
Огонь гудел, подбирался всё ближе; и между его жаркими языками Дмитрий видел страшное: уходила в ночь женщина, неся на руках двухлетнего белоголового мальчика.
Ярилов звал, умоляя: обернись, взгляни на меня. Но вой бушующего пламени заглушал отчаянный крик.
– Пожар! – вновь испуганный вопль.
Она уходила, исчезала, растворялась во мраке.
А где Ромка?
Страх за сына сковал, заморозил. Начал шарить в темноте: пальцы натыкались на какую-то ерунду – скользкие от крови рукояти мечей, кожаные тугие кошели… А искали – мягкие волосы на детской голове, рыжие и пахнущие солнцем. Сын, где ты?
– Тятя!
Сел. У постели стоял Ромка в белой рубашонке – перепуганный, бледный.
– Тятя, мне страшно. Там огонь.
Сквозь полотняные стенки шатра вспыхивали, росли оранжевые пятна.
Дмитрий обнял Ромку:
– Не бойся, сынок, это просто страшный сон. Сейчас мы с тобой проснёмся, и всё будет хорошо.
Ромка отстранился, упёрся руками в отцовскую грудь: