Наш китайский бизнес (сборник) - стр. 65
На огромном металлическом контейнере, куда мог свободно въехать грузовик, белой масляной краской было написано: «Марио Освальдо Зеликович».
Печать взломана, дверь приоткрыта. И в глубокой темноте, между непристойно задранными ножками стульев, углом буфета и мягкими тюками, Витя заметил господина Штыкерголда, стоявшего как-то неестественно прямо и неподвижно.
Сердце у Вити ухнуло, упало и застряло в больном его сфинктере. Он понял, что мар Штыкерголд, вероятно, мертв и стоит здесь в ожидании торжественного захоронения. Ведь суббота. А в субботу у этих здесь попробуй похорони человека.
Витя подумал – хорошо-то хорошо, что старый паскудник отчалил, да ведь новый на смену явится, тоже кровушку станет пить.
И тут он заметил, что мар Штыкерголд абсолютно жив и готов не к похоронам, а, скорее, к банкету. Во всяком случае, из кармашка его пиджака (пиджак в этом климате!) торчит уголок красного платочка.
– Виктор, – сухо, как всегда, произнес мар Штыкерголд, – почьему ты не на работе?
Он говорил по-русски. Отчитывая Витю, этот гад всегда переходил на свой паршивый русско-польский, который вывез из Варшавы пятьдесят два года назад.
– Так что?! – огрызнулся Витя. – Полосы на четырнадцатое со вчера у вас на столе.
– Ви завьязли у политике, – сказал Штыкерголд, стоя между задранными ножками стула по-прежнему неестественно прямо – руки вдоль пиджака. – Ви облитэратурили «Полдень». Утьежелили. А публика хочет легкого, весьелого…
Мимо них, бодро толкая перед собой багажную тележку с контрабасом и, по обыкновению, омерзительно виляя задом, проехал этот пылкий идиот, контрабасист Хитлер. На ходу он подмигнул Вите и подобострастно крикнул:
– Надеюсь, коллега, вы не опоздаете на репетицию? Витя отвернулся, затосковал. В который раз он подумал, что ненависть – это экзистенциальное чувство.
– Зачем бы вам не делать пару полос для гомосексуалистов? – спросил мар Штыкерголд, провожая взглядом виляющую задницу контрабасиста Хитлера.
Это гнусное предложение оказалось последней каплей в нацеженной до краев – за пять лет – чаше Витиного терпения.
– Мар Штыкерголд, – с тоской проговорил он, превозмогая себя и понимая, что теряет работу, – мар Штыкерголд, как ты надоел нам, блядь!
Сердце ухало, он вспотел и задыхался…
…А, вот оно что – душно! Тетка опять выключила кондиционер, воспользовавшись тем, что Витя задремал. Она мерзла, как и положено в ее восемьдесят пять лет, а он, как и положено при его полноте, задыхался и мучался.
– Витя! Мне пора капать глаза. – Тетка стояла над его потным телом, распростертым на постели. Впрочем, сказать, что она стояла – над – было неточным. Тетка такого крошечного роста, что в темноте ее можно спутать с его любимицей Лузой, персидской кошкой изумительного, редчайшего голубого цвета. Тем более что над ее головой всегда колышется облачко голубой седины, похожей на флер грациозной мерзавки Лузы.