Население: одна - стр. 27
Дождь продолжался до темноты. Наконец она встала, покряхтывая от боли в затекшей спине и ногах, и перенесла свою подушку в соседнюю спальню. За день ползунчик успел сплести в углу целую сеть; Офелия раздавила его туфлей – хоть какая-то польза от этой обуви, довольно сказала она себе – и смахнула паутину. Она знала, что ползунчики не ядовиты, но их когтистые лапки кололись, и ей вовсе не улыбалось проснуться из-за этого среди ночи.
Лежать на новой кровати было непривычно. Она спала в ней, пока был жив Умберто, но уступила комнату Барто и Стефану через год или два после смерти мужа. Когда Стефан умер, Барто счел, что комната теперь принадлежит ему, и пригласил в нее свою первую жену Элизу. Офелия не возражала; Элиза нравилась ей, но погибла во время второго большого наводнения. А потом Барто женился на Розаре… Получается, прошло больше двадцати лет с тех пор, как она спала в большой кровати. Ее тело привыкло к кровати поуже. Она долго ворочалась, прежде чем приспособилась к новым ощущениям и нашла удобную позу.
Ее разбудил свет, пробивающийся из-за закрытых ставен. Офелия с чувством потянулась. Кожа у нее порозовела и слегка чесалась. Придется сегодня что-нибудь накинуть – но, когда она взглянула на свои рубашки, ни одна ее не устроила. Ей подумалось о вещах, оставленных соседями. У Линды она видела шаль с бахромой. В другом доме – фамилию бывших владельцев она вспомнить не смогла – кто-то оставил мягкую синюю рубашку. А еще можно сшить что-нибудь из остатков ткани в центре…
Не сегодня. Сегодня она продолжит ревизию – ей хотелось перебрать побольше холодильников и узнать, что еще полезного оставили поселенцы. Больше не беспокоясь о том, что кто-нибудь увидит ее и осудит, Офелия вышла на улицу. После дождя было зябко и туманно; влажный воздух успокоил обгоревшую кожу, и когда Офелия отыскала ту самую синюю рубашку, расшитую крошечными розовыми цветочками, то засомневалась, стоит ли ее надевать. В доме в ней не было нужды. Она решила носить ее как накидку: набрасывала на плечи, когда ходила от дома к дому, и снимала внутри.
После полудня она снова вспомнила, что собиралась проведать животных за поселком, у реки. Заодно можно будет проверить насосы. Она взяла забытую кем-то шляпу и накинула на плечи рубашку.
Коров пасли между поселком и рекой, на терраформирующих культурах, буйно разросшихся во влажной почве. Офелия много лет не занималась животными и не знала, что для телят построили прочный загон. Никто не подумал их выпустить, но две коровы запрыгнули внутрь через ворота. Третья паслась неподалеку. В загоне оказались двое здоровых телят и один совсем тощий. На глазах у Офелии он попытался утащить у одной коровы зерно, и та боднула его, оттесняя в сторону. Офелия посмотрела на корову за забором. Даже ей, не разбирающейся в скоте, было видно, что вымя у третьей коровы налито сильнее, чем у двоих в загоне. Чуть дальше, у реки, виднелись бурые спины остальной части стада. Может быть, все обойдется. Офелии не хотелось об этом переживать. Она открыла ворота и встала за ними, глядя, как голодные коровы ломанулись на пастбище, уводя за собой телят. Третья корова подошла к своему теленку и облизала его. Теленок нашел вымя и начал сосать, но Офелия не видела молочной пены и не знала, есть ли у коровы молоко.