Наречение имени - стр. 44

Создание «умного неба» внутри меня через покаяние и очищение – такова аскетика или умное делание. Отражение этого делания в иконах, строении храмов, устройстве алтарей, течении литургии – таков ум Христов (1 Кор 2:16) в искусстве. Сведение «умного неба» на землю – такова «философия хозяйства», этот булгаковский термин можно отнести ко всякому христианскому устроению мира, каритативному социальному, политическому. Построению этого неба в мышлении служит богословие и по-иному, на свой лад, религиозная философия. Есть наконец и устроение человеческих отношений и искусство брака, и «веселая наука» дружбы, и вообще умение быть человеком среди людей – все это требует обретения)ша Христова и рождения образа, служащего отражением, отсветом Первообраза.

Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христосi (Гал 4:19) – восклицает апостол Павел в каком-то ликовании, ибо ему было дано видеть и слышать рождение этого образа повсюду, где человек прозревает к Богу и узнает Бога в себе. Образ христианской жизни и состоит в этом начертании Христа на всем человеческом существовании. Но Христос может изобразиться в нас лишь тогда, когда мы узнаем Его, потому что Он Сам предложил нам Свой образ, явил его во всем видимом и невидимом для того, чтобы мы могли находить, узнавать и изображать его повсюду.

Христианство родилось из великодушия Божия; единственная из монотеистических религий она наделяет нас правом и даже обязывает облекать невыразимое в образ, созданный человеческими руками, словами, красками или идеями. Тварь являет собой Творца, но лишь потому, что Он Сам отдает себя нам в том, что может явиться, выразить себя в тварном. Тот, Кто сказал о Себе Я есмь Тот, Кто есмъ, пребывает за пределом всего того, что мы можем представить, помыслить или высказать, и в то же время наши немощные «изображения» Его открывают доступ к тому, что воистину есть, проложенные нами пути, которые ведут к Его жилищу, сохраняют подлинные и видимые следы Его путей.

Этот дар образа сам по себе есть образ доверия Божия, и доверие Его вытекает – да простят мне кощунственную неуклюжесть языка – из самой «логики» или «беззащитности» Воплощения. Невидимое отдает себя видимому, как бы выставляет себя в предметах, и к ним можно прикоснуться, им можно поклоняться, но при безумии человеческом с ними можно сделать все, что угодно. Однако и это безумие было Богом предусмотрено уже тогда, когда Он пожелал стать Человеком и взойти на крест. Распятие повторяется во всяком разрушенном храме, во всякой оскверненной Евхаристии… ««Где Бог твой?» – спрашивает себя Эли Визель, всматриваясь в лицо ребенка, только что повешенного в Освенциме. И какой-то голос ему отвечает: «Он здесь, на этой виселице». – И в этот момент ночь опустилась на мою веру» («Ночь»).