Напасть - стр. 51
– Назовите любое двузначное число.
– Тридцать два.
– А может, двадцать три?
– Может быть.
Мюллер пишет у себя в журнале – ненадёжен. Вызывает следующего.
– Назовите любое двузначное число.
– Тридцать четыре.
– А может быть, сорок три?
– Нет, тридцать четыре.
– Вы подумайте.
– Подумал. Тридцать четыре.
Мюллер пишет – надёжен, на провокации не поддаётся. Вызывает третьего.
– Назовите любое двузначное число.
– Тридцать три.
– А может, три… А, это вы Штирлиц? Идите, не мешайте работать.
33-ий, посматривая сверху на вытянувшиеся лица слушателей, захлебывается от смеха, и пива, которое он, не подумавши, хлебанул в самом конце рассказа.
– Борода! – выдвинул контраргумент уже не очень крепко сидящий на четырех ножках стула, напротив 33-го, сильно удручённый количеством выпитого, 32-ой.
– Да ну, прикольно, – ржет, сидящий рядом с ними за столом 34-ый.
– Вот только сдаётся мне, что ты в своих целях подтасовал цифры, – проявляет проницательность 34-ый.
– Да и меня этот вопрос чрезвычайно взволновал, – заявил 32-ой.
Ну, а если 32-ой начал использовать в своём лексиконе различные чрезвычайные слова, то знающие его люди могут очень ответственно заявить, что для 32-го наступило время «Ч», которое очень редко обходится без происшествий.
– Почему эта сука, Мюллер, прикопался только к 32-ому? – в стеклянных, ничего не видящих глазах 32-го, читался приговор нацистскому преступнику Мюллеру, которому, если прежде даже и удалось избежать возмездия за свои преступления, то сейчас, обретя в качестве личного врага 32-го, у которого имелся к нему свой пунктик для предъявления, он, можно сказать, подошёл к своей последней черте. И теперь, все его попытки спрятаться становятся уже бессмысленными и бесполезными, так как 32-ой, такой уж человеческий тип, который будет рыть носом землю, пока его не найдёт, и не воздаст ему по заслугам. И, видимо, 32-ой, не желая откладывать в долгий ящик свои притязания к этой нацисткой морде, сделал ещё один воодушевляющий глоток и тут же начал рыть носом землю. Ну а вернее, углубился носом прямо в стол, в свои затаённые от врагов мысли.
– А я, что говорил! Ненадёжен. – Ставит точку 33-ий.
Всё-таки у 33-го, как и у поддержавшего его своим смехом 34-го, не слишком высокие моральные принципы, а уж о товарищеском плече, и вовсе говорить не приходится, раз они вместо того, чтобы подставить его своему ослабевшему товарищу, дали тому со всей своей дури расквасить собственный нос об совершенно не чистый стол, на котором, окромя разлитого пива, присутствовали остатки рыбы, чьи окостенелости вполне могли бы выколоть ему глаз. А то, что глаза их товарища остекленели, это всего лишь отговорка, говорящая о вашей обледеневшей душе.