Наоми - стр. 20
Я впервые плакал. Мне было больно за себя, за Энджи и за нашу мечту, которая не сможет исполниться теперь ни у одного из нас. И недолго думая, я начал рвать простынь на полоски, скручивая их в трубочки и связывая узлами. Грубая ткань впивалась в мои руки, оставляя глубокие, местами рваные, порезы, но мне было всё равно, я больше так не смогу, я не стану терпеть. Перекинув один конец верёвки через перила кровати второго яруса, я привязал другой её конец к своей шее. Потом, сидя на своей кровати внизу я связал себе ноги в согнутом положении, не давая им ни малейшего шанса выпрямиться и коснуться бетонного пола. Затем я натянул верёвку между шеей и спинкой кровати второго яруса и просто сполз с матраса собственной лежанки, падая на пол. И вися на расстоянии каких-то пяти сантиметров от пола, я задохнулся, отправляясь в другой, более счастливый для меня, мир.
Когда так мучительно и болезненно умер Стив, душа Наоми стала свободна. Облегчение от того, что не придётся терпеть семнадцать лет долгих страданий, заставило Наоми феерически метнуться из этого мира навстречу своим новым препятствиям, но вскоре обретённая свобода и небывалое счастье омрачились внезапно вспыхнувшей болью, буквально изрешетившей мою успокоившуюся хоть и на время ипостась. Просто и разом зазеркалье второй двери рухнуло, возвращая избитую душу Наоми в её не менее страдающее от всего этого тело. Испытание под номером два так же успешно было провалено, оказывается, далеко не всё находится в силах Наоми. Пора бы ей уже это понять!
Глава 4
Дверь третья – «Закон подлости»
Когда пустынный путник пал,Он облака дождя искал,И как ни корчился родник,Но путник тучи ждал визит.Наоми Томпсон-Саммерс
Открыв глаза и выпустив холодный сожалеющий вдох, я коснулась руками уже слегка примятого заляпанного моей кровью коврика. Голова кружилась, а всё тело болело так, словно меня пытали и издевались надо мной в течение нескольких дней. Хотя каюсь, вряд ли я могла своё нынешнее состояние сравнить с чем-то из моего прошлого, которое ещё недавно так ненавидела. Но в отличие от сегодняшнего со мной обращения в прошлом меня холили и лелеяли, заботясь обо мне, как только могли. Ох, моя милая Мамочка, я так хочу вернуться домой! Я так хочу к тебе, к папе и дядям. Никогда больше не усомнюсь в твоей ко мне любви, никогда. Если я, конечно, вернусь вообще!
Мои руки по локоть и ноги по самое колено теперь были покрыты чешуёй болотного цвета. В местах, где грубая тюремная ткань разрезала мои ладони, когда я рвала простыню на верёвки, торчали щипы. И чем глубже и разодраннее был порез, тем больше и безобразнее был костный нарост, торчащий из тела. Теперь буквально все руки были покрыты костными образованиями разной величины и формы. Но самое страшное зрелище заключалось не в этом! Мои ноги, которые я связала верёвкой, чтобы они не смогли выпрямиться при сползании Стива с кровати, теперь выглядели более чем странно, напоминая фигуру тонкого полумесяца, обращённого чашей наружу. Но это меньшее из зол, которые меня ожидали. Моя шея была красочно обрамлена грязно-чёрным ободком разлезшейся, не первой свежести, плоти. Гной и кровавые потёки то и дело сочились из глубокой испорченной временем раны, омывая наросты, спокойно соседствующие с кусками обвисшей и иногда шевелящейся плоти. Тело под чешуёй чесалось и изнывало, но я пока изо всех сил сдерживала порывы содрать чешуйки с моего по-девичьи прекрасного тела, зная, что наросты моментально займут место болотистой наледи.