Налимья пора - стр. 7
В реальности на автостраде было темно, как… И звезд не было на небе, завешанном облачной кисеей. По пути эта кисея начала надуваться, темнеть, и вскоре стала пухлыми тучами, тяжело зависшими над шоссе.
Машину поставили в деревне, а когда спустили лодки на воду, заморосил мелкий дождь. Димка сплюнул в темную воду и мрачно изрек: «Как всегда…». Мы не стали ничего уточнять. Все было ясно… Пока доплыли до острова, мы были сырее воды. О рыбалке в первый день думать не приходилось, и мы принялись ремонтировать жилье, уже давно никем не посещаемое, видимо, из-за того, что провалилась часть крыши землянки, а печка, чем-то забитая, выдавала весь дым внутрь.
Димка с Пашкой принялись настилать крышу, а я взялся сколачивать нары. Прежние обрушились, едва я на них сел… До полуночи, мокрые, как мыши в половодье, мы ремонтировали землянку и ворочали, отбивали печку, одновременно прокаливая ее и задыхаясь от дыма. Наконец она «заработала»… Мы огляделись и увидели, что жилье действительно стало жильем. С крыши не бежала вода, нары приглашали свежеприбитыми досками, подвешенная на привезенных с собой петлях дверь плотно закрыта, а от гудящей печки шел такой жар, что мы запарили, словно призраки-«касперы». Зыбкий, теплый огонек свечи создавал уют, мурлыкал приемник, а в углу под нарами завозился оттаявший в тепле домовичок-хозяин, а может быть – любопытная мышь…
Мы разделись, насколько позволял этикет сего загородного коттеджа, и развесили весь свой мокрый камуфляж. На свежей хрустящей скатерти-газете истекала слезами белая «0,75», сало, извалявшись в красном перце, млело в обнимку с сочным луком-репкой, а в майонезном ведерке переливался красками лета привезенный с собой готовый салат.
Когда были подняты рюмки и за рыбалку, и за жилье, и за.., вдруг приемник-пискун, прокашлявшись, забился в жестком «харде»… «Звезда автострады» посетила меня и здесь, на мокром острове, среди гудящего от ветра водохранилища, в теплой землянке…
Утро замутнело в полиэтиленовом окошке, и мы с надеждой выглянули наружу. Но по листве все так же шуршал мелкий «моросяк», скатываясь вниз тяжелыми каплями. Делать нечего, погоду не выбирают. Надеваем плащи, «седлаем» лодки и выходим на воду, в которой, казалось, лежат сырые тучи. На сухостоинах нахохлились мокрые молчаливые вороны, даже не поворачивая клювы в нашу сторону. С Волги шла свинцовая волна. На ней шипела изморось.
Полдня хлещем воду блеснами на глубинах около двух-трех метров, отыскивая ямки, полагая, что в такую погоду-мерзость вся порядочная рыба на глубине отлеживается. Все было напрасно. Задумавшись, а может быть, уже устав от монотонного пустого занятия, в которое превратилась наша желанная прежде рыбалка, я не заметил, что меня снесло к пучкам осоки на мелководье. Машинально забрасываю снасть и вдруг чувствую зацеп. «Трава, – мелькает унылое. – Что еще может быть в этом лягушатнике?». Но «трава» вдруг зашевелилась и поперла под берег так, что крякнуло удилище… Всплески, прыжки, «ласковые» слова в адрес китайского подсачека, купленного «на пока», и теперь переломившегося пополам, но щука в лодке. Килограмма на четыре потянет, если на глазок… Взяла она на самую древнюю из моих блесен: вытянутую, гнутую в двух местах и темную от окисла. Не помню даже, как она называется.