Наказание для продюсера - стр. 44

- Эта поможет, - возражаю я, открывая посуду с вонючей, но действенной субстанцией. – Давайте, помажем?

- Может, ты знаешь, как скрыть это безобразие? Не хочу, чтобы до… журналисты увидели. Тональным кремом замазать…

- У меня нет тоналки.

- Как нет? – спрашивает он и смотрит на меня, как на инопланетянку.

- Я почти не использую косметику. Могу вам только тушью ресницы накрасить потом. Надо?

- Рокси, - он улыбается. Улыбается впервые с того времени, как мы знакомы. – Тушь не надо.

- А мазь надо? Поможет же!

Пусть помнит потом доброту мою! Упрямый осел! Сижу и уговариваю его, как будто это мне синяк поставили. Вот бы, как мама посмотреть на него, и он в миг шелковый – это только она умеет так.

- Хорошо, - соглашается он после минуты обдумывания.

- Ну и отлично, - не скрываю того, что довольна его положительным ответом, попутно думая о том, что продюсер снова странно ведет себя. Заикается, витает в облаках… Неужели мои голые ноги так на него подействовали? От этих мыслей по телу быстро пробегают мурашки, пуская огонь по позвоночнику.

Потянувшись к столику, беру в руки пачку влажных салфеток. Аккуратно протерев синевато-темную область кожи на скуле, покрытую очень тонким слоем явно какой-то мази, но точно не тоналки, погружаю палец в мазь. Следующие несколько минут проходят в тишине, пока я стараюсь максимально осторожно обработать его синяк, чтобы не причинить боли. Получается плохо, потому что Владислав изредка вздрагивает, но мужественно терпит мою неуклюжесть.

- Ведешь себя совсем как взрослая, - говорит он вдруг, перехватывая мою руку.

- Мой папа всегда так говорит, только в конце добавляет «Ксения Тимофеевна», - улыбаюсь в ответ.

- Ксения? Ксюша, значит…

- Ну, да.

- Ксюша, зачем тебе такая жизнь? – спрашивает Златогорский чуть ли не шепотом.

- Как зачем? Хочу петь!

- Я о другом. Почему ты выбрала такую жизнь? Ты же ведь красива и молода. Зачем ты так испоганила свою жизнь? Думаешь, у тебя бы не было всего живи ты обычной жизнью?

- Я не совсем понимаю вас. Это моя жизнь, и мне решать, какой она будет.

- Да, ты права. Извини. Просто не могу сидеть сложа руки, когда вижу, что кто-то ломает свою жизнь, и я ничего не делаю.

- Я не ломаю свою жизнь, а иду к цели!

- Тебе лучше знать, - вымученно улыбается Владислав, словно в одно мгновение устав спорить со мной. Точнее, не спорить, а навязывать свое мнение, которое имеет какой-то странный подтекст.

- А вы? Почему вы выбрали такую жизнь?

- Меня всегда тянуло к музыке.

- Вот и меня тянет, - подхватываю его идею.

И вновь передо мной другой Златогорский. Тот, что спокоен, ласков и добр ко мне. Куда делся тот напыщенный индюк - совсем не понимаю этого. Вроде минуту назад сидел передо мной, а сейчас я касаюсь уже другого человека. Того, что смотрит на меня заинтересованными глазами и, кажется, узнает с каждой секундой все больше и больше.