Наират-1. Смерть ничего не решает. - стр. 57

Кто-то заржал, громко, нагло, так, что появилось желание дать весельчаку по морде.

– Бывшего, Орин, бывшего камчара. Сгинула плетка, хоть и хороша была. А за приглашение спасибо, врать не буду – мне оно кстати.

– Да уж понял. На ребят не серчай, они славные, только апарансу не блюдут. А что бывший… Так и мы здесь один к одному какие-нибудь да бывшие.

Холодный свет ночного Ока прибивался сквозь туман, волглую шубу которого то тут, то там прорывали зеленые свечи можжевельника. Над поляной мгла выгибалась белым куполом, точно опасаясь обжечься, и только робко втягивала в рыхлое нутро дым костерка.

– А что объяснять, сам все видишь. – Орин подбросил в огонь толстое полено, блестевшее на срезе смолой: – Свободные охотники. Когда зайца подстрелим, когда косулю. А когда кого и посерьезней.

Он говорил тихо, то ли не желая разбудить остальных, то ли опасаясь, что эти откровения подслушают. Хотя кому тут? Спят все, только храп по лесу летит, распугивая сов да сычей. По храпу их и найдут. Или по вони – такое чувство, будто не в лесу сидишь, а в яме выгребной. Как Орин это терпит-то?

– Бандитствуете, значит.

– Нет, мать твою, молимся во благо всех живущих! – вспыхнул Орин. – Извини, завтра пойдем засеем полюшко и, ежели к весне не окочуримся, то в следующем годе соберем отличный урожай репы! Мы ж все земледельцы знатные, особенно Равва с его отчекрыженным за покражи носом. Ну и Хрипун с приговором за мародерство – известный овощезнавец. Осталось только переучить Ласку со шлюхи на скотницу и совсем ладно будет!

– Всё такой же горячий, что твой котел на костре, – произнес Бельт, всматриваясь в гневную маску, столь привычную на этом лице.

Широкие скулы с чешуей омертвевшей кожи. Узкие прорези глаз в распухших веках. Тонкий нос и пухлые губы, слева крепко, до бляшек сукровицы поеденные простудой. А в остальном такой же, как был: тощий, жилистый, что хадбан-полукровка Лаянг-нойона. И масти одной: конь игрений, Орин – меднокожий да светловолосый.

Прежде, в тяжелом тегиляе да в седле он и за наир сойти бы мог. Теперь же, в бобровом плаще и темном кемзале с чужого плеча, Орин выглядел тем, кем и был на самом деле – лихим человеком. Лихим и бездомным, которому одна дорога – на висельню.

– Да ну тебя, старый хрен. – Орин, выплюнув пожеванную иголку, закашлялся, вытер губы рукой и весело уже продолжил. – У самого-то с рожей что? Не свои ж улыбку подправили? В благодарность за службу…

Особенно громко щелкнуло в огне полешко.

– Ладно, Бельт, извини.

– Извиняю, бывший вахтангар легкой конной вахтаги Лаянг-нойона, – невесело рассмеялся Бельт и потрогал повязку, прощупывая рубец. Свежий и мягкий, он стягивал кожу снаружи и дико свербел изнутри, отзываясь на случайные прикосновения языка пульсирующей болью.