Нахимов. Гений морских баталий - стр. 36
Массам, ищущим благосостояния за пределами отечества, свойствен партикуляризм. Чрез многие только поколения исчезает мало-помалу мысль о прежнем отечестве и зарождается привязанность к новому; но в промежуточный период царствует индеферентизм, при котором человек, считая себя свободным от всяких политических обязательств, прячется от них за наружною преданностию новому правительству, обеспечивающему его спокойствие, и преследует исключительно себялюбивые цели. Так было с греками, едва полвека переменившими свои опасные жилища на новый мирный приют в крае, купленном русской кровью, приобретенном способностью, энергиею, стойкостию, готовностию к жертвам, короче, лучшими качествами коренного русского люда».
Чистка назрела и из-за массового казнокрадства – вспомним «прелестную Юлию» и Критского. Шестаков по этому поводу меланхолически отмечал: «Соблазнительная близость арсенала и адмиралтейства, доставлявших огромные средства, вместе с властию распоряжаться рабочею государственною силою, смешали понятия о частной собственности с казенною и ввели тот гибельный для России коммунизм, против которого и теперь еще как-то слабо ведут войну».
Давно уже привыкший во всех случаях действовать решительно, командир Черноморского флота, военный губернатор Севастополя и Николаева не колебался и ныне. Все ненужное флоту российскому было с оного выброшено. И заменено надлежащим. Именно поэтому благодарная память потомков хранит имена тех, кто отдал всего себя державе, хранит имена лазаревцев: Нахимова, Корнилова, Истомина, Путятина, Лесовского, Унковского, Шестакова, Бутакова, Попова.
Он строил множество малых кораблей и назначал их командирами совсем зеленых мичманов. Хлебнув романтики, приперченной ответственностью, молодой офицер уже никогда не был в силах расстаться с морем. Не бояться доверять и не стесняться спрашивать за порученное – таков был девиз Лазарева.
Адмирал ввел очень строгую службу, во время которой не терпел фрондирующей самостоятельности, но допускал разбор действий начальствующих лиц в часы досуга – на «мысе свободных размышлений», как тогда называли обрыв бульвара, – и преимущественно на Графской пристани. Уметь командовать и подчиняться, считал он, – двойное достоинство человека военного. И оно неразделимо.
Отсюда его строгость, отсюда жесткое требование выполнения приказа – без рассуждения, без рассуждения по сути, но с непременным поиском оптимального решения. Отсюда и назначение лишь оперяющихся подчиненных на самостоятельные участки деятельности.
Эта метода была не академической блажью-экспериментом, а суровой необходимостью. Постройка малых судов – не для тренировок зарождающихся адмиралов, а для прозаической крейсерской службы, крейсерства.