Надежда - стр. 73
По счастью, полет длился недолго. Всего шесть суток Надежда провела взаперти. На седьмой день Рой опять куда-то сходил, но вернулся удивительно быстро – женщина не успела даже решить, так ли ей охота опять включать телевизор. Остановился в дверях, коротко бросил:
– Готовься. Вечером прилетаем.
Они опять уселись в знакомые кресла челнока. Только сейчас их было всего пятеро – Рой с Надеждой, майор Гравер и еще двое мужчин в форме. Эти двое так пристально пялились на женщину, что она невольно попыталась спрятаться за своего спутника. Они не просто раздевали, они мысленно прямо-таки облапали ее взглядами. А майор Гравер еще и подмигивал, мол, оцени красавцев! Только Рой оставался холоден и невозмутим, как памятник самому себе.
– Эй ты! – военные приняли его сдержанность за робость. – Где такую взял? Не слишком ли много для тебя одного?
– Нет, – коротко бросил Рой, избегая их взглядов.
– Ишь, ты! Сильный, да? Думаешь, справишься?
– Да.
– Ого! – военные переглянулись. – Вот это да! А если мы проверить решим?
«Они его провоцируют», – сообразила Надежда. Ей стало жутко. Двое на одного… может быть, даже трое – вон майор молчит, не вмешивается. То ли одобряет действия этой парочки, то ли колеблется, чью сторону принять.
Женщина задумалась. Ей хотелось вмешаться – не робот же она, в конце концов! – но ее останавливало плохое знание языка и собственный статус. Вдруг на Гудзоне рабыням нельзя вообще разговаривать со свободными? Надо было выяснить заранее. А теперь…
– Гордый, – тем временем констатировал один из военных. – Разговаривать не хочет.
– Или все слова, которые он знал, уже закончились! – со смехом предположил второй.
Майор Гравер при этом замечании как-то странно улыбнулся. И это решило дело. Пассажирский челнок, отстыковавшись от борта лайнера, уходил в атмосферу планеты. До приземления оставалось еще часа два, и не было сомнений, что, если не изменить соотношение сил, сразу после того, как покинут челнок, военные бросятся выяснять отношения.
Надежда развернулась, уставившись на военных. Это не осталось незамеченным.
– Что, нравимся? – подмигнул один из военных, развязный, с красновато-оранжевой кожей и крупным острым носом.
– Нет, – отрезала женщина и, покопавшись в памяти, выдала: – Я не люблю маленьких детей.
– А, – военный подавился воздухом. – Чего?
– Что слышал, мальчик. Тебе двадцать лет-то хоть есть?
– Мне двадцать три! А ты…
– А ты сначала подрасти, а потом уже угрожай.
Жесткие пальцы стиснули ее запястье с такой силой, что Надежда вскрикнула. С такой хваткой Рою никакие сторожевые браслеты не нужны. Разок нажал посильнее – и ты уже наполовину инвалид. Намек, впрочем, она поняла и замолчала. Но послала парням через плечо презрительный взгляд – мол, связываться с вами, сосунки, неохота. У нее на заводе такие тоже попадались. Чаще всего эта молодежь, столкнувшись с первыми же трудностями, пасовала и бежала увольняться.