Набор фамильной жести - стр. 13
А еще Паша в свое время пользовалась большим авторитетом у воспитателей детского сада. Ну и пусть на каждый Новый год Машка была записной снегурочкой, а Паша одной из многочисленных снежинок, звездочек, зайчиков. Именно ей, Паше, говорили, что нужно будет принести на следующий день, или, например, детсадовская фельдшерица говорила:
– Паша, передай маме, что у Маши непонятная сыпь, а температура нормальная, горло чистое. Очень похоже на диатез… дома нужно питаться правильно, поменьше сладкого и никаких жвачек…
Ди-а-тез… да, какое шершавое слово, совсем как Манина кожа из-за этих мелких прыщиков… Ну еще бы у Машки не было сыпи, если они на пару с Валериком Ждановым тайком лопали тянучки ядовитого цвета. Это Валерик таким образом оказывал Машке внимание.
Паша все исполняла в самом лучшем виде: она ничего не говорила маман про правильное питание, а выгребала из Машиных карманов сладкие запасы, невзирая на довольно ощутимое сопротивление, и выкидывала их без всякого сожаления. И через дорогу, хотя бы совсем не опасную, она Машку переводила, а не наоборот, и сестра с возмущенным видом все-таки позволяла волочь себя за белый пушистый шарф, а уж Паша старалась вовсю.
Вообще-то однажды, давным-давно, маман сделала попытку взять к девочкам гувернантку, так это, кажется, называлось. Она должна была учить сестер хорошим манерам и французскому языку. Гувернантка у них не прижилась, как, впрочем, не прижились и ее предшественницы, их Паша помнила очень смутно.
«Я не собираюсь по восемь часов торчать с детьми на улице» – вроде так объявила последняя в списке и ушла. Пускай не прижилась гувернантка, зато прижилось одно из немногих выученных сестрами слов – «маман». Так мать первой назвала Маня, и та нисколько не рассердилась, а вполне благосклонно посмотрела на дочь. Паша вначале сопротивлялась, ей слово не очень нравилось – какое-то чужое и холодноватое, но потом тоже привыкла.
Вообще они с сестрой обе любили время, когда с гастролей возвращался отец, потому что тогда в их большую квартиру набивалась немыслимая прорва народу, становилось тесно и безалаберно, и никто, ну абсолютно никто не обращал на девочек внимания. Даже маман почти забывала об их существовании.
Паша ловила фразы, которые хотя бы косвенно относились к отцу, разглядывала на особенных папиных сумках ярлычки и наклейки. Отец почти всегда привозил из поездок открытки и путеводители. «Города, которых я не видел. Даже это вот не сам покупал…» – говорил он. Паша кнопками прикрепляла чудесно и странно пахнущие листы бумаги к стене над кроватью и со словарями и книгами мысленно отправлялась вслед за отцом. Неважно, что дома и улицы выглядели лишь набором линий и прямоугольников, а реки – извилистыми синими нитями. Паша и отец вдвоем бродили по набережным и прихотливым мостикам, вместе смотрели на дворцы и соборы и, главное, без конца разговаривали. И папа страшно удивлялся, откуда Паша столько знает про музеи, улицы, памятники и про все-все-все.