Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля - стр. 35
Но ведь нерациональный поступок – всегда жест свободы. Искупить ее сладостное мгновение десятилетиями добровольного рабства, вырвать из немоты мироздания объяснение собственному безумству – не к этому ли стремился дедушка?
Брат Оскар покинул родину, потому что стремился разбогатеть. Кроме того, его отчислили из военно-морского училища за какую-то дисциплинарную провинность. Оскар ходил в море, устраивался стюардом на разные торговые суда, пока судьба не забросила его на берега Батавии. В любом случае он не сворачивал с пути, ведущего к исполнению его заветных желаний. Но Абель?
Он-то ничего не хотел, кроме как писать картины.
Дедушка тысячу раз пожалел, что уехал, однако путешествие не должно было остаться бессмысленным. Холсты и палитра пылились, краски безнадежно сохли в чемоданах. Оскар ошибался, Абель не видел вокруг достойных его кисти пейзажей. Здесь ничего не было, кроме палящего солнца, каждое утро всходившего над морем ради немилосердного уничтожения малейших проявлений жизни.
В населенных торговцами китайских кварталах Оскар чувствовал себя как рыба в воде. Свой со своими, обсуждал цены и сроки доставки, после чего отправлял товары на Цейлон, Мадагаскар, в Европу и Вест-Индию. Спускайся на землю, дорогой братец! Найди себе стоящее занятие! И Абель нашел. А потом потянулись долгие, одинокие дни надзирателя на кофейных плантациях: звуки тонг-тонга еще до восхода солнца, шестнадцать часов изнурительной работы, в зависимости от сезона – из года в год повторяющийся земледельческий цикл.
Душные ночи, когда мысли роятся в голове, как мухи, крики ящериц туке из темноты и чуть слышный шелест кофейных кустарников, звуки туземного оркестра гамелан – музыки, которая струится, как вода.
В ней нельзя расслышать мелодии. Просто звуки меняют тембр и громкость, и музыка течет, меняясь в русле, словно ручеек в джунглях. Эта музыка была ему неприятна, ей не хватало структуры, завершенности, но подобно жидкости она проникала в малейшую щель его плетеной бамбуковой хижины. Дедушка ворочался с боку на бок, но сон не шел, несмотря на смертельную усталость.
Мне нужно отсюда уехать, но как тогда мне найти объяснение собственным поступкам? Я и не подумаю сдаваться, пока не добьюсь своего. Дрожащими пальцами он зажигает карбидную лампу и хватает книгу, что лежит под подушкой за москитной сеткой. Читает, шевеля губами, слишком уставший, чтобы вникать в смысл. Но слова раскрываются сами, они говорят с ним и о нем: «Изгнанниками должны вы быть из страны ваших отцов и праотцев! Страну детей ваших должны вы любить: эта любовь да будет вашей новой знатью, – страну, еще не открытую, лежащую в самых дальних морях. И пусть ищут и ищут ее ваши паруса»