На языке эльфов - стр. 18

Сейчас мне известно, что у тебя есть особый дар – чувствовать других и непременно их слушать. Думаю, это одна из причин, почему у тебя так много знакомых и тех, кого можно назвать друзьями. Там, здесь, повсюду.

Я больше не бываю на вечеринках, но уверен, с тобой здоровается почти каждый человек, пока протискиваешься в поисках выпивки или хозяина дома. Людей вокруг может быть очень много. Я это знаю точно. Как и причин, по которым они рядом. Или позади, или впереди. На все найдется ответ, нужно только искать.

Я ищу. Смотрю внутрь.

Человек слишком печется о жизни. Я насмотрелся и знаю, что именно это его и губит. Он бежит, чтобы выжить, будто нельзя остановиться подумать. Будто позади кто-то клацает зубами. Кто-то – это традиции, мнение, статус, затвердевшая глина нравов.

Человеку присуща особая энергия. Она сильная, она яростная, она не похожа на нашу. Люди умеют высасывать жизнь из самих себя и живут полумертвыми очень долго. А мы. Мы никогда так не умели. Никто не был способен бежать с улыбкой и заливаться смехом, в кислой радости воспевая то, что все еще живой, что в ногах силы, а в голове бриллианты опыта. Никому не удавалось игнорировать мироощущение в пользу еды, тепла и бьющегося сердца.

Мне подобные не радуются, что выжили. Мне подобные умирают, если не живут.

Я не завидую людям, но восхищаюсь тем, как долго они могут бежать, падать и вставать снова и снова, вгрызаясь в жизнь. А я рожден наизнанку уже очень давно. У меня по-людски не выходит.

За прожитые годы, по собственному желанию и ему супротив, я усвоил чрезмерно много вещей. И вместе с тем потерял желание посвящать в них кого-то еще и объясняться. Углубляться и рассказывать про особый тип эскапизма, к которому я склонен. Про любовь к краскам воздуха, ради которых вообще дышу.

Желание защищать мысли и выворачивать их внутренности, чтобы кто-то другой разгладил по своему сознанию – это очень сложный путь. Я проходил его раньше.

Теперь – нет. Теперь живется спокойно.

Первое время из всех, которые мне выпали. Век наивысшей свободы даже при условии всех решеток, замаскированных под новогоднюю мишуру, свисающую с потолка. Я устал от плена и погони за хлебом еще во время первого рождения и потому принимаю эту жизнь с величайшей из благодарностей.

И много молчу. Не реагирую на шелест людских языков или их незнание самых простых законов Вселенной. Отдыхаю. Брожу по мирным дорогам и дышу небом.

Я планирую прожить так как можно дольше, поставить рекорд, пройти наконец отметку в шестьдесят лет. Поэтому мне совсем не радостно, когда появляется кто-то, кому, вопреки приобретенной мудрости, хочется все это объяснить. Про краски, про небо, про патологии и звездочетов. Кому-то, кто возвращается в общежитие вместе со мной. Кто идет следом по мокрым тропинкам и уважительно держится на расстоянии в несколько метров.