На высоте птичьего полёта - стр. 44

Я успел нарезать французский окорок «жамбон» – с ярко-красной корочкой и с тонким слоем жира, плебейские бочковые корнишоны и чёрные «бородинский» хлеб, посыпанный тмином, о котором мечтал полдня, как только Алла Потёмкина сообщила о пятикомнатной квартире. Надо было быть настойчивей, но я не решился. Интересно, как бы она среагировала? Обмишуриться раньше времени тоже не входило в мои планы; так что в моём лице она нашла достойного противника по части тактики и стратегии.

Я открыл коробку шоколадных конфет и вспомнил, что в детстве обожал их до трясучки, и в Боярке, в санатории для детей военных, воровал их у Вовки Ефремова, который умел лепить из пластилина чудные фигурки и даже «слепил» оборону Брестской крепости. Я наполнил вазочки мандаринами, апельсинами и виноградом. Я вскрыл килограммовую банку осетровой икры и переложил сливочное масло в маслёнку, чтобы оно стало мягким. Я порезал сёмгу и посыпал её свежей петрушкой. Я разогрел в микроволновке мясо камчатского краба и разложил на две порции. Я бы ещё что-нибудь сделал, но устал ждать, и, чего греха таить, попробовал ещё коньяка «сараджишвили» десятилетней выдержки, и нашёл, что он даже совсем не так плох, как казалось. Я любил отечественные коньяки, они были настоящими мужскими напитками, а не слабой водичкой типа хвалённого «наполеона».

Инна наконец явилась в белом махровом халате, босиком, тоненькая, изящная, соблазнительная, как стаканчик итальянского мороженого, и капризно спросила, окинув стол изумрудным взором:

– А помидоров свежих нет?

Если бы она знала, что свежими помидорами меня удивить невозможно, ибо на Донбассе помидоры – продукт повсеместный и круглогодичный.

– Сейчас сбегаю, – сыронизировал я.

– Ладно, ладно… – смилостивилась она, засовывая себе в рот обеими руками всего понемногу. – Зато огурцов навалом! Мамочка подарила тебе квартиру? – оглянулась она на стены, на которых, надо отдать должное вкусу устроителей, даже висели картины современных художников: «Арбат в дожде» или «Жёлтый переулок под красными крышами», по-моему, чудовищная бульварная копиистика.

– Это служебная, – отрёкся я, чтобы не казаться снобом и чтобы не забыть об окопах, хотя жеребёнку было всё равно, как, впрочем, любой другой женщине, окажись она на её месте.

Я чувствовал себя временщиком, человеком, который рано или поздно должен вернуться к серьёзному делу, а не прозябать на московских палатях.

– Служебная! Фу! – Она состроила дивную мордашку, что означало и восторг, и презрение одновременно. – У тебя отдельные душевая и ванная! – воскликнула она с осуждением.