Размер шрифта
-
+

На войне как на войне. «Я помню» - стр. 103

К тому же по долгу службы мне ведь приходилось общаться с беглецами, которых задерживали, и все они рассказывали одно и то же: решение прорываться по одному принимали командиры, так как в частях уже не было ни боеприпасов, ни продуктов…

А под Ольховаткой, например, наш комдив поручил нам задерживать всех беглецов и сколачивать из них боеспособные группы. Так что полной безнадеги и деморализации не было, ничего подобного. Да и как бы мы в таком случае смогли победить хваленую немецкую армию? Так что от некоторых интервью у меня осталось общее впечатление, что негатив в них значительно преувеличен.

Конечно, были и паникеры, и трусы, но всеобщей деморализации не было. И даже в моей фактически полностью разгромленной дивизии определенный порядок все-таки сохранялся. Я, например, помню такой случай.

У нас уже не было ни транспорта, ни горючего, и когда мы грузили на последнюю машину сейфы с архивами, чтобы просто отвезти их и закопать, то один знакомый командир мне так довольно резко сказал: «Далеко вы все равно не уедете. Мы вас все равно догоним». Он, видно, подумал, что мы решили сами драпануть на машине. А мы просто везли закапывать архивные дела. Потом, кстати, я узнал, что когда наши войска эту местность освободили, то эти сейфы благополучно откопали.


– А в этот тяжелый период вы не думали, что мы проиграем войну?

– Честно говоря, определенные сомнения, конечно, появились. И я, пожалуй, соглашусь, что именно в 1942-м в каком-то смысле было еще тяжелее, чем даже в 41-м. Ведь под Харьковом в наступление люди шли окрыленные нашими первыми крупными успехами, а тут вдруг такая катастрофа… Поэтому после этого и появились упаднические настроения.


– А в этот тяжелый период трибунал продолжал работать или же вы занимались чем-то другим? Вы лично, например, не принимали участия в боях?

– Конечно, тут уже было не до судебных заседаний… В период отступления мне приходилось брать оружие в руки и участвовать в боях, правда, не часто, хотя именно тогда мне пришлось убить моего первого немца…

Сейчас некоторые борзописцы выдвигают такую теорию, что это Сталин был инициатором войны. Но я-то помню, что когда мы из Тюмени приехали на фронт, то вдруг получили приказ: «Сдать все личное оружие», и у меня забрали мой пистолет, потому что в частях элементарно не хватало оружия. Поэтому в наступлении под Харьковом у меня даже пистолета не было, и я где-то подобрал трофейную винтовку.

А у меня был знакомый офицер связи, которому поручили передать какое-то распоряжение в одно из передовых подразделений. И он решил, что раз там идет бой, и мало ли что, вдруг его ранят, и некому будет оказать помощь, так что вдвоем как-то вернее. Поэтому он позвал меня с собой, причем так, по-приятельски, будто нам не на передовую надо было идти, а допустим, в магазин: «Ты пока не у дел, давай сходим со мной за компанию на задание. К тому же у тебя винтовка, а там можно и трофейный пистолет раздобыть». А мы туда только прибыли, я и с обстановкой не особенно был еще знаком, к тому же председатель трибунала куда-то уехал, поэтому я согласился и пошел с ним.

Страница 103