На той стороне - стр. 8
Дни полетели быстро, посыпались с отрывного календаря будто подхваченные ветерком. Вот уже на носу Новый год и пахучие абхазские мандарины, подвешенные на елку, картонные довоенные игрушки и припрятанные карамельки, и стеклянные бусы и даже несколько шариков среди зеленых пушистых веток. И нет карточек, а есть накопленные к празднику продукты, есть предвкушение знаменитых пирожков – отличительной черты женщин рода. Мама прислала посылку с московскими конфетами и антоновкой из папиного совхоза. На почте Неле выдали фанерный ящик с небольшими круглыми отверстиями по бокам, и волшебный, ни с чем несравнимый дух спелых яблок моментально заполнил весь полуподвал, шибанул в носы окружающих. Очередь завистливо вздохнула. Неля с трудом дотащила посылку за бечеву, кроша по дороге многочисленные сургучные печати. Дядя Паня отругал ее, что не перепоручила это дело ему, не такой уж он немощный. Неля снова жила у них, в общежитии как-то не прижилась и снова вернулась к тетке. Решено было до лета пожить у родных, а там, глядишь, проблема решится сама по себе, как раз и сынок обещал, что демобилизуют. Январь пролетел незаметно, в сессию напряжение у преподавателей уменьшилось, а у студентов возросло многократно. Неля много ассистировала на зачетах и экзаменах и наконец-то дошла до спортзала. Обнаружила там глухую стенку, обитую фанерой, которую можно было использовать для тенниса. В единственном на весь город спортивном магазине ракеток не оказалось, пришлось просить маму переслать с проводниками имеющуюся.
Все было хорошо, кроме отсутствия вестей о дяде Пете. Хотелось верить, что отсутствие новостей, лучше, чем плохие новости, но судя по голосу Катини, болезнь затягивалась и перерастала в хроническую. Катиня для прокорма семьи в составе двух отчаявшихся девушек вязала на продажу шапочки и перепечатывала на машинке огромное количество бумаг, подвизаясь надомницей в издательстве. Идти на работу «от сих до сих» она не могла, так как надо было выкраивать время на стояние в очередях «в больнице». Они стали особенно близки в это время с Серафимой, общее горе сблизило, Инночка была уже большая, Рэм жил в офицерской казарме и Сима была более-менее свободна.
«Марток – надевай сто порток» тоже пролетел со свистом, ветер с Волги пронизывал до костей, обувь промокала, вечно холодные ноги обеспечивали красный нос и немузыкальное шмыганье. На чаепитии в честь пролетарского Дня 8 марта треть сотрудников кафедры отсутствовала, и Тагир Миргалиевич вдруг заговорил о том, каким хорошим сотрудником оказалась Нинель Павловна, как ее будет не хватать, когда она уедет в московскую аспирантуру, и пусть их не забывает, если что…когда…Неля вздрогнула от неожиданности, так как ответа на свое заявление о переводе не получала. Оказалось, что письмо пришло на кафедру и было вскрыто, так как получатель не был указан. В апреле природа показала свою лучшую сторону, в течение нескольких первых дней ручьи смыли остатки грязного снега, солнце ударило в медные тарелки, стало практически жарко, люди распахнули темные теплые пальто и город запестрел цветочками, листочками, женскими яркими платками. В эти радостные дни Неля ждала только счастливых событий, но позвонила Катинечка и сказала, что Петру дали 10 лет на выздоровление и исправление ошибок. «Наш паровоз» отбыл на восток с остановкой в весьма сомнительной коммуне.