На темной стороне Луны - стр. 29
– Нет. Меня не поймут. И я сам себя перестал бы уважать. Вы извините, устоз.
Кабинет начальника управления был угловым в конце второго этажа.
Они шли по широкому коридору, обитому деревянными панелями, в слепом колыхании люминесцентных ламп, и все встречные в этот поздний час сразу же включались в прерванную в «Чиройли» детскую игру «замри!». Спиной к стене. Смирно. Руки по швам. Пятки вместе. Носки врозь. Кто в головных уборах – ладонь правой руки к виску.
Эргашев, кивая, проходил мимо, и только пять шагов спустя следовала немая команда – «отомри!». И сотрудник мчался дальше. Потому, что сегодня никто не ходил здесь шагом – только бегом, торопливой рысью, суетливой побежкой.
Генерал резко остановился, и Тура от неожиданности чуть не ткнулся ему в плечо.
– Ты понимаешь, что твои дни в управлении сочтены?
Тура неопределенно пожал плечами:
– Может быть. – И спросил как можно ровнее: – Кем? Кто он, этот таинственный счетовод, что счел мои дни здесь? Назраткулов?
Эргашев сердито махнул рукой:
– Да ладно! Назраткулов! Ха! Он просто пресмыкающийся змей! Я десять Назраткуловых на тебя не поменял бы!..
Они подошли к дверям приемной. Эргашев вдруг положил Type на плечо руку, и Халматов вздрогнул – никогда генерал себе такого не позволял.
– Твое последнее слово?
– Остаюсь, – сказал, отводя взгляд, Тура.
– В этом случае я ничем не смогу тебе помочь, – вздохнул Эргашев.
– Я сам позабочусь о себе. Наконец, Кореец хоть и в тяжелом состоянии, но жив. Когда-то он придет в себя и что-то объяснит.
– Должен тебя огорчить. Пак, не приходя в сознание, скончался. Он уже в морге…
Тура, как от удара, отшатнулся, а Эргашев, скрипнув зубами, тихо сказал:
– О мертвых горевать нет смысла. Их нет. О живых надо думать…
Тура не ответил, и генерал сухо, теперь уже официально предупредил:
– Без моего разрешения домой сегодня не уходи, я вызову!
Около двадцати двух доставили мать убитого – Артыкову Мухаббат. Худенькой сморщенной женщине на вид можно было дать и сорок, и пятьдесят.
Ее трудно представить юной и совсем невозможно – счастливой, подумал Тура, внимательно разглядывая мать убитого. При таком имени![4] На ней вечное клеймо страдания. А теперь сын погиб…
На вопросы Артыкова отвечала односложно: «да», «нет», неостановимо и беззвучно плакала. Когда раздавался телефонный звонок или кто-то входил в кабинет, она затихала, поднимала глаза на Туру – ей казалось, что сейчас скажут: ошибка случилась, все неправда, что вам тут наговорили про сына. Но опровержение все не поступало…
– Куда он поехал? Зачем? Знаете? – настойчиво расспрашивал Тура.