На сто первой версте - стр. 54
Бабушка тоже ходила по деревням ночью, обычно – «артельно», с женщинами да стариками. Рассказывала, как, «бывалоча», на обратном пути, когда уже с картошкой шли впотьмах, при луне да звездах, «старшой» ихний – хромоногий старик – вдруг ускорял свой скачущий бег, и все разом умолкали, гнали и гнали саночки, скорей-скорей, только бы миновать эту страшную рощицу в низине…
Бабушка спрашивала женщин, почему это они через рощицу бежали-бежали, а потом, как наверх поднялись – сбавили ход, перевели дух. Волки там, что ли, в рощице овражной, выходят на дорогу?
– Дуреха, не волки там выходят, там хуже волков… Там мужики выходят, – объясняли ей солдатки.
Оказывается, в перелеске том, что в лощине, подкарауливали женщин разбойные мужики с топорами и вилами, убивали всех, без разбора. За эту самую картошку помороженную.
– Я уж потом эти места опасные у людей вызнала, и если одна ходила, то всё бегом, всё бегом, – вспоминала бабушка. – Бог миловал, а некоторых убили так-то.
Помню бабушкин рассказ про то, как женщина пошла ночью в деревню, менять одежду на картошку, была зима лютая. Шла она через лес, по дороге, и вдруг видит…
– И видит она, Санёга, выходит из лесу на дорогу большая собака, глаза у нее желтые, светятся. И смотрит эта самая собака на солдатку эту, пристально так. Женщина вся инда обмерла: что за собака такая большущая, а может, не собака, а волк? А собака ей мордой кивает – иди, мол, за мной, не бойся. Так и проводила ее собака до деревни, а когда она уже картошку на санки взвалила, то собака ее дождалась и до города довела, а потом, как церковь наша показалась, – шнырь, в лес ушла. И наутро получила та женщина похоронку с фронта: мол, так и так, погиб ваш муж смертью храбрых…
Бабушка помолчала загадочно.
– Понял, Санёга, что это за собака была?
Я понял, конечно, и от этого понимания замер весь, сжался и затосковал, и не признавался я, что понял, мотал головой – нет, мол, невдомек мне, что это за собака такая женщине в лесу повстречалась.
– Это муж ее убитый был, вот что за собака! – утробно возгласила бабушка.
И добавила:
– В войну много чего было, Сашуля, расскажи – не поверят.
Она вспоминала, как однажды ночью на свой страх и риск пошла в одиночку с санками и узелком одежды в деревню, к «куркулям», менять платья да кофточки на картошку, как шла через заводские пути, а где-то неподалеку, на задворках, слышались выстрелы – говорили в народе, что это энкавэдэшники расстреливали баб-солдаток, которые попались с картошкой, – «за спекуляцию продовольствием».
Дальше бабушка говорила в лицах, глядя мимо меня: