На солнце и в тени - стр. 117

. Воздух за дюнами, подернутый дымкой над разбивающимися волнами, светился, как небо над далеким городом. И ни на минуту не замолкало сердцебиение прибоя. От него вибрировала почва под ногами, оно реверберировало в легких, как звук канонады, и уносилось прочь бодрящим ветром.

Войдя в дом, Гарри обнаружил Билли в халате и с чайной чашкой в руке, застывшего, как мраморные изваяния Эльджина[43]. Не поприветствовав Гарри, он оставался неподвижным, вглядываясь в яркий свет, льющийся снаружи. Если бы Гарри посмотрел ему в глаза с близкого расстояния, он увидел бы две прекрасные фотографии террасы, бассейна, сада и линии дюн, миниатюрные, сохраняющие истинные цвета и изогнутые в соответствии с формой глазных яблок их владельца. Опасаясь, что бесстрастное поведение Билли означает, что он чем-то настроил его против себя, Гарри осторожно сказал: «Доброе утро», но Билли лишь молча взглянул в его сторону, а затем процитировал: «Воздух был буквально заполнен… дневной свет померк… и постоянное гудение крыльев усыпляло мои чувства».

– Прошу прощения?

– Одюбон[44]. Странствующий голубь. Вон там.

Гарри обернулся. Позади него находилось то, что заворожило Билли, – гравюра Одюбона «Странствующий голубь».

– Одюбон писал, что их было так много, что они закрывали все небо. А теперь они вымерли. Последняя самочка – ее держали в зоопарке, в Цинциннати, и было известно, что она последняя из своего вида, – умерла первого сентября 1914 года. Я тогда, наверное… Не помню, что я тогда делал. Если это был будний день, я, вероятно, торговал акциями. А вы что делали?

– Наверное, спал или пил молоко.

– Вы родились в Цинциннати? – с надеждой спросил Билли.

– Нет, но даже если бы я там родился, не думаю, что стал бы ею.

Билли, казалось, был разочарован.

– Взгляните на это, – сказал он, подходя к свинцово-серой помятой временем плоской жестяной коробке, стоявшей на столе вишневого дерева. – Это ящик, в котором отправляют эстампы заказчикам. У меня есть оттиски всех гравюр, полный набор. – Он открыл крышку и подпер ее специально предназначенным для этого фиксатором. – Здорово, а? – сказал он, имея в виду жизнь, по-прежнему ощущавшуюся в диком гусе, в его темном, как бархат, и белом, как хлопок-сырец, оперении, изогнутой в готовности к бою шее, в красном языке, точно пламя вибрирующем внутри приоткрытого клюва, в его почти слышном крике и в болотных растениях, среди которых он был изображен, одинокий, как на японских гравюрах. Гарри наклонился, чтобы прочитать подпись, которая гласила: Зарисовано с натуры и опубликовано Джоном Дж. Одюбоном. F.R.S.