На руинах Константинополя. Хищники и безумцы - стр. 8
Султан досадливо скрипнул зубами и поехал прочь. Он даже не дождался своего начальника флота, чтобы обругать, потому что думал не о нерадивом слуге, а о себе: «Мои приказы не исполняются. Мои приказы не исполняются. И что теперь? Из этого положения нет выхода? Мои люди говорят меж собой, что незачем подчиняться, пока повелитель не докажет, что способен взять город. Но как я возьму город, если мне не подчиняется моя же армия?»
Когда султан подъехал к своему шатру, располагавшемуся посреди лагеря близ западных стен столицы румов, то явственно слышал, как за стенами, находящимися где-то там, в темноте, звонят колокола. Четыре вражеских корабля, с которыми ничего не смог сделать весь османский флот, конечно, уже оказались за цепью, вошли в одну из гаваней города, и теперь началось торжественное чествование «победителей».
Мехмед поспешил скрыться в шатре, чтобы больше не слышать звона. Но этот проклятый звук почему-то продолжал звучать в ушах, заставляя испытывать жгучее чувство стыда: «Мои приказы должны исполняться. А если они не исполняются, то кто я? Правитель или мальчишка? Всеобщее посмешище?»
Именно об этом думал султан, сидя на походном троне, когда услышал слева, со стороны входа в свою спальню, шорох отодвигаемого полога. В лампах, висевших на опорных столбах шатра, уже заканчивалось масло, но даже в этом тусклом свете было видно безбородое лицо и кудрявые волосы, спадающие на плечи из-под белого тюрбана.
Фигура в белом тюрбане поклонилась, и вошедший доложил сам о себе:
– Прошу прощения, повелитель, но твой верный слуга Шехабеддин-паша, начальник белых евнухов, принёс тебе очень важное письмо.
– От кого письмо? – раздражённо спросил Мехмед.
– От уважаемого шейха Акшамсаддина, да будет доволен им Аллах, – невозмутимо ответил евнух.
– И что он пишет?
– Я не вскрывал письмо.
– Тогда откуда ты знаешь, что оно важное? – всё так же раздражённо спросил султан, но евнух остался невозмутимым:
– Я говорил с уважаемым шейхом в то время, когда он составлял послание, и могу судить об общей сути, но что именно написано, я не знаю.
Шехабеддин-паша, снова поклонившись, подал письмо, свёрнутое в трубку и запечатанное; Мехмед сломал печать, развернул лист и прищурился:
– Здесь темновато. Не видно.
Евнух чуть отодвинул полог, из-за которого только что вышел, протянул руку в образовавшуюся щель, и вот уже у него в руке оказался зажжённый фонарь, судя по всему, поданный кем-то из слуг. Шехабеддин приблизился и посветил Мехмеду, стало возможно читать, но в письме на первый взгляд не было ничего важного: